Эта история сейчас представляется мне даже забавной и весёлой. Но на тот момент она весёлой мне совсем не показалась.
Всем известны слова Президента, сказанные им в своё время, что террористов мы будем «мочить в сортире», если там их «застукаем». Выражение это теперь многими часто используется - когда к месту, а когда и нет. Но сказано это было по отношению к террористам, чеченским боевикам, в частности. А получилось так, что «замоченным в сортире», чуть было не оказался я сам. И смех и грех. Хотя, какой уж тут смех.
Это произошло вечером 9 мая. В праздник Дня Победы. Сам он прошёл без особых забот и неприятностей, хотя и интересно. Но это заслуживает отдельного рассказа. Настал поздний вечер. Офицеры управления собрались за зданием штаба на вечерний перекур. Там был уютный дворик, расположенный подальше от глаз начальства, куда можно было попасть через тыльный вход штаба. Наше излюбленное место для курения и разговоров. А ещё там находились объекты, которые не принято было располагать на видных местах.
Сразу возле выхода из здания был вход в траншею, ведущую на огневые позиции. Траншея глубокая, а сверху перекрыта брёвнами наката и засыпана землёй, потому и напоминала подземный ход. Рядом с ней находилась огневая позиция, сложенная из мешков с песком. Далее был летний душ: большой деревянный ящик, поставленный на бетонное кольцо, сверху – двухсотлитровая бочка для воды. Правее располагался крольчатник, тоже ящик на три секции, сколоченный из досок, накрытый сверху листами шифера. В нём жило три пары кроликов. Ни у кого и в мыслях не было отправить их в котёл, просто нравилось наблюдать за этими безобидными и доверчивыми животными. А ещё правее крольчатника, метрах в четырёх от него, располагался самый важный объект. Туалет. Мы его, почему-то, называли по-флотски – «гальюном». Позади всех этих сооружений на стальном тросе была развешена маскировочная сеть, причём, всего-навсего, на уровне груди. Для чего она там так неудачно висела, с какой целью – не понятно. Пользы от неё не было никакой. И что за «умник» её там повесил?
Вся территория части была обнесена двумя рядами столбов с колючей проволокой. От тыльной стороны штаба, а, соответственно, и нашего любимого дворика до неё было метров пятьдесят. А за колючей проволокой уже шла улица, с её противоположной стороны располагались жилые дворы чеченцев.
Там же, на той стороне улицы, прямо напротив штаба, метрах в семидесяти, находился большой недостроенный дом. Только стены и перекрытия, крыши не было. Мы прекрасно понимали, что для обстрела нашей территории, лучшей огневой позиции, чем эта постройка - не найти. Но поделать с этим ничего не могли.
Надо сказать, что часть располагалась на месте старого большого чеченского совхоза. Там было несколько зданий с достаточным количеством помещений. Потому недостатка в служебных кабинетах и жилых комнатах не было, и располагалось всё достаточно удобно. Но вся территория части хорошо просматривалась и свободно простреливалась с любой прилегающей улицы и с любого направления. Это приводило, порой, к серьёзным неприятностям. В случае обстрелов, которые случались часто, мы несли потери.
В этот вечер народ толпился позади штаба: курил, громко разговаривал и смеялся. В «гальюне» все кабины, а их имелось три, были постоянно заняты. Одних посетителей сменяли другие. Завершив все дела, «публика» помаленьку разбредалась по своим комнатам. Дворик пустел. Я ждал, мне торопиться было некуда. Ещё следовало пройтись по всем казарменным помещениям и проверить несение службы внутренним нарядом. Был мой черёд. Настал момент, когда я остался один. С сигаретой в зубах, обутый в тапочки и с пистолетом на поясе, не торопясь, отправился в туалет. Зашёл в кабинку, сделал там, что положено, постоял, докуривая сигарету. Затем покинул это, мягко говоря, уютное помещение и неторопливо двинулся обратно. Сделал несколько шагов, до крольчатника оставалось пол метра…
На войне опасность всегда стоит у тебя за спиной, и ты постоянно чувствуешь её тяжёлое дыхание. Вдруг она, мгновенно увеличась, вплотную подступает к тебе. Как всегда, неожиданно. Поэтому ты не готов к ней. Растерян и беззащитен. И только случайность спасает тебя тогда. А потом, когда уже всё закончилось, ты дрожащей рукой прикуриваешь сигарету и удивляешься, почему ещё до сих пор жив. И не сразу можешь сообразить, как же тебе повезло на этот раз.
До сих пор не могу понять, почему я остановился в тот момент? За мгновение. Ведь не собирался этого делать. Словно задержал меня кто-то. Именно это и спасло. Ведь сделай я тогда ещё шаг – всё.
Неожиданно увидел, что на шифере, который лежал сверху крольчатника, начали появляться пробоины размером с кулак. А сами листы шифера стали грохотать и подпрыгивать. Причем всё это происходило прямо у меня перед глазами. Маскировочная сеть, что висела позади крольчатника, начала дёргаться, словно кто-то невидимый рвал и трепал её. Потом понял – это её дырявили пули. По лицу больно хлестнуло шиферной крошкой. Слева услышал глухие удары пуль в кирпичную стену и звон разбитого стекла. И только потом, откуда-то справа, казалось бы издалека, донёсся звук длинной автоматной очереди. Совсем не громкий. Частые щелчки, будто кто-то горстями швыряет на камни мелкую щебёнку.
Ещё не совсем понимая, что же происходит, мгновенно распластался под крольчатником. Пули продолжали грохотать по шиферу, и с треском прошивая дощатую стенку, пролетали надо мной в нескольких сантиметрах. На меня сыпались мелкие щепки и древесная труха. Сердце, казалось, остановилось от страха. Мысли проносились в бешеном темпе, мгновения таяли, а правильное решение не находилось.
Удары пуль по шиферу прекратились, видимо у боевика в магазине иссякли патроны. Стало немного полегче, самообладание начало возвращаться ко мне. Надо бы уходить. И чего медлил?
И вдруг снова началось. Видать, этот чечен успел сменить магазин, и решил меня живым не выпускать. Теперь он бил частыми одиночными выстрелами, постоянно меняя прицел. Зная, что я не мог уйти, и нахожусь где-то здесь, он, простреливая крольчатник в разных местах, нащупывал меня. Жить мне оставались мгновения. Опять стало страшно и тоскливо.
Уже потом, в спокойной обстановке, когда появилась возможность проанализировать и обдумать случившееся, до меня дошло насколько опытным, подготовленным и опасным оказался мой противник. Он с самого начала всё сделал абсолютно правильно. Огонь открыл, взяв упреждение на движение цели, не предполагая, что я по какой-то причине остановлюсь. Но я и сам этого предположить тогда не мог, и теперь не знаю, почему так сделал. Только благодаря этому первая его очередь прошла впереди меня. А потом он очень умело начал «выковыривать» меня из-под крольчатника выстрелами.
Моя «славная боевая биография» шла к завершению. Выход подсказало отчаяние. Преодолевая страх, я немного подался вперёд и выглянул из-за крольчатника. И увидел его. На фоне тёмно синего неба – чёрная стена недостроенного дома. А над стеной – он, его силуэт. Видны только голова и плечи. И незабываемое, леденящее душу зрелище: вспышки выстрелов, сделанных в тебя.
Быстро извлёк из кобуры ПМ. Он у меня всегда был готов к стрельбе: патрон в стволе, с предохранителя снят. Взвёл курок, навёл его на чёрный силуэт и стал стрелять. Какое уж там было целиться! Но выстрелы по мне прекратились, он, видимо, растерялся, не рассчитывал получить ответный огонь. И не мог знать, что ему отвечают всего-навсего из «Макарова». Продолжая стрелять, я быстро вскочил и кинулся к штабу. Дверь тыльного входа была открыта - это шанс. До спасения чуть более десяти метров. Скорее!
Пистолет перестал стрелять. Больно ударившись об открытую железную дверь входа, я залетел в коридор. Сердце рвалось из груди. Поглядел на пистолет. Затвор остановился в заднем положении отката. Плохо соображая в тот момент, даже не понял, что закончились патроны, а сразу подумал: «Сломался пистолет, заклинило затвор. Вот ведь не кстати!» Перезарядить его ума уже не хватило, хотя запасной магазин имелся. Интерес к пистолету, коль тот уже был «сломан», сразу пропал. Он так и оставался разряженным у меня в руке. Посмотрел на ноги. Босиком. Тапочки потерял. И не понимая, что же я делаю, кинулся назад к крольчатнику спасать тапочки.
Многие поступки, совершённые мною тогда, мне потом стали казаться странными и необъяснимыми. Я не мог понять, почему в тот момент поступал именно так, а не иначе. И, тем более, нет уверенности в том, что все они были осмысленными. Как и в случае с этими тапочками. Ну зачем они мне тогда были нужны?
Пулей вернувшись обратно, я сразу нашёл их. Вот они, лежат под крольчатником. Но в мгновение пронзила мысль: «Да ты в своём ли уме? Какие тапочки? Скорее назад!» И, резко развернувшись, сразу забыв про тапки, я бросился обратно. Велась ли по мне стрельба в этот раз – точно сказать не могу. Вокруг уже всё грохотало. Кругом уже шёл бой.
Забежав в коридор и прыгая вверх по лестнице через четыре ступеньки, я дурным голосом заорал: «Тревога! К бою!» Но это уже не требовалось. Многие находились на своих позициях возле окон и бойниц, и вели ответный огонь. Кругом стоял невообразимый грохот, едко пахло порохом, а полы были усеяны стреляными гильзами. Понимание реальности начало возвращаться ко мне.
Моя комната дальняя слева по коридору. Заскакиваю в неё. Возле койки на спинке стула висит разгрузочный жилет с боекомплектом. Рядом с тумбочкой, прислонённый к стене, стоит мой автомат. Магазин пристёгнут. Бросаю на койку пистолет, хватаю со спинки стула «разгрузку», надеваю её не застёгивая. Подхватываю автомат и бегу обратно, патрон в патронник досылаю уже на ходу.
Согласно боевого расчёта, у меня тоже имеется место возле бойницы со своим сектором для наблюдения и стрельбы. Но сейчас и не вспоминаю об этом, скачу по лестнице вниз, бегу назад. Нужно завершить поединок.
Перед выходом из здания на мгновение замер. Глубокий вдох, и через дверной проём бросился наружу. Рядом позиция, сложенная из мешков с песком. Занял её, оказалось очень удобно. Просунул в бойницу автомат, изготовился к стрельбе, но.… Вокруг стояла непроглядная тьма. После освещённого помещения я ничего не видел, глаза ещё не привыкли к темноте. Тогда начал стрелять в том направлении частыми, короткими очередями, прекрасно понимая, что, скорее всего, ни в кого не попаду. Но остановиться уже не мог. Это была месть за унижение и страх. Я надеялся, что удастся заставить его пережить то же самое, что довелось почувствовать мне.
Очень быстро выпустил все семь магазинов. Автомат перегрелся – невозможно держать в руках. Я положил его рядом, сам в изнеможении сел на землю, прислонясь спиной к мешкам с песком. Силы меня покинули. Вокруг ещё гремел бой, но меня это уже не касалось. Победа в этом поединке была моей, несмотря на то, что конечный счёт оставался ничейным. Я выиграл его по очкам. Противник начал поединок, имея большую фору по отношению ко мне, но не сумел воспользоваться ею. А я с самого начала находился в безнадёжно проигрышной ситуации. Но, несмотря на это, я был жив и даже цел.
Дальнейшее как-то смазалось в памяти. Бой вскоре закончился. У нас было трое раненых. Им оказывали помощь и готовили к эвакуации. Но «тяжёлых» среди них не было, все могли подождать до утра.
А для меня нашёлся стакан водки. Он оказался весьма кстати. Потом проснулся «зверский» аппетит. В шкафу отыскал банку кильки в томатном соусе, у нас её называли «красной рыбой». Расковырял её тупым столовым ножом и без хлеба, только с одной луковицей, пачкаясь соусом, съел.
На койке увидел свой ПМ, взял его в руки, выяснил, что с ним всё в порядке. Сменил магазин и нажал вниз кнопку затворной задержки. Затвор со щелчком вернулся в переднее положение, дослав патрон в ствол. Вот она, милая сердцу «игрушка», её приятно держать в руке. Я был абсолютно уверен в том, что это именно он, «Макаров», спас меня тогда и дал шанс найти выход в безвыходной, на первый взгляд, ситуации.
Утром все разговоры были только о вчерашнем бое. Его участники делились впечатлениями. У каждого из них было своё «приключение», о котором хотелось рассказать. Поведал и я о том, что произошло со мной. Уже, казалось бы, и не страшно совсем всё было, а даже весело. Все посмеялись, потом пошли смотреть на место.
А там сразу смеяться расхотелось. Крольчатник пулями был практически превращён в щепу. Из шести кроликов живыми остались только два. Бедные животные, предельно перепуганные, жались по углам среди мёртвых тушек. У меня, когда подобное увидел, волосы на голове начали шевелиться. А как же сам-то уцелел? Я ведь прятался под ним! Кто-то похлопал меня по плечу. Подбадривают. Успокаивают. Видимо, видок у меня был тогда тот ещё.… Зато тапочки на месте оказались. В смысле, там, где оставил, под крольчатником.
Произвело впечатление и другое. Задняя стенка туалета, общая на все три кабины, была издырявлена пулями. В ней насчитали более сорока пробоин. К величайшей нашей удаче, в момент обстрела «гальюна», в нём никого не оказалось. Иначе, кто бы в нём смог уцелеть? И ведь обстреливался этот объект целенаправленно, похоже, что не из одного ствола. Очень качественно.
Потом, вооружившись автоматами, пошли к тому недостроенному дому. Вся его передняя стена избита свежими пулевыми попаданиями. Их оказалось много. Моя работа. Выходит, что стрелял именно туда, куда надо.
Поднялись наверх и обнаружили там несколько огневых позиций. Так что не один там этот «товарищ» был, как мне сначала показалось, а трое - четверо, как минимум. И гильз свежих стреляных полно. Одному столько при всём желании не настрелять. А вот следов того, что мне удалось в кого-то из них попасть, мы не нашли. Ну что же, и такое бывает. Они-то в меня тоже не попали. Вполне можно допустить и то, что когда я начал стрелять, там уже никого и не было.
Судя по рассказам, тот бой был не долгий, но трудный. Нас обстреливали со всех направлений. Плотность огня противника была настолько высокой, что пули часто залетали в узкие бойницы. В одной из жилых комнат пулей даже была разбита лампочка. Но я обо всём этом узнал значительно позднее, когда всё завершилось. А в тот момент вёл свой поединок, который забрал всё моё внимание и все силы.
Он, этот случай, почему-то особенно ярко сохранился в памяти, со всеми мельчайшими подробностями, как никакой другой. И это несмотря на то, что, в ходе моей службы в Чечне, часто имели место куда более трагичные события.
И ещё, я пришёл к выводу, что человек на этом свете не является хозяином своей жизни. А на войне – тем более. И он не волен распоряжаться сам своей судьбой, она ему предначертана свыше, здесь свои законы. Вспоминаю, как достаточно давно, мне одна знакомая старушка, мудрый человек, сказала: «Все под Богом ходим. Всё в руках Всевышнего, и только он один решает, чьё время на этом свете уже истекло».
Так оно и есть. А мой черёд, выходит, ещё не пришёл.
Васильев Ю. А.
17 сентября 2008 года.
