О судьбе Православия в Казахстане, о своем творческом сотрудничестве с мыслителем Львом Гумилевым рассказывает православный кинорежиссер, руководитель миссионерского отдела Союза Православных Граждан Казахстана Дильмухамедова Эльза Ельтоковна
Правая.Ру: Эльза Ельтоковна, расскажите, пожалуйста, как сейчас складываестя обстановка в Казахстане в плане сосуществования ислама и Православия?
Эльза Дильмухамедова: Коренное население Казахстана исповедует ислам. Но в то же время есть молодежь и интеллигенция, русскоязычная интеллигенция, которая получила через русский язык знания о мировых цивилизациях.
Они получили эти знания о всем мире только через русский язык, потому что на казахском, тюркском языке есть лишь отдельные публикации, что-то, может быть, и то все это с арабского переведено. Их можно перечислить на пальцах руки. И благодаря тому, что мы связаны были и с Россией, и с Советским Союзом, у нас было самое сильное востоковедение, у нас была самая сильная гуманитарная наука. И поэтому мы можем знать все, начиная от ленинизма и заканчивая самыми современными философскими трактатами. Более того, сейчас обрушилась огромная лавина литературы, благодаря чему мы сейчас имеем возможность знакомиться со святоотеческим наследием. Этого не было ни в каком веке. Поэтому ощущение того, что мы, наконец, нашли какую-то золотую жилу и что мы от нее теперь никогда не отойдем, что будем все время с ней, нас вдохновляет. Теперь мы вышли через русское слово на Православие. Теперь мы знаем себя не только в этом мире, но и в вечности. То есть мы себя можем видеть в вечности, и от этого мы стараемся быть миссионерами. Нас, православных казахов, единицы, поэтому ревность о Православии именно в нас присутствует. Русские считают, что исповедание православной веры – это обычно, естественно, это так и должно быть. А у нас – выбор. Все на все. Ты отдал все, что было связано с тобой и с исламом, какими-то древними традициями, шаманами. Ты отдал все, отошел от всего. Но и хочешь все взять.
Наша слабая сторона, что мы не знаем настолько казахский язык, чтобы мы могли преподать Евангелие, которое уже переведено на казахский язык. Сначала протестантами, но еще раньше ильминскими, через Казань и через Казанский университет, и через Казанскую академию и семинарию. Но там некоторые моменты устарели, они уже не в обороте. Поэтому нам нужна квалифицированная помощь для того, чтобы мы могли перевести на современный казахский литературный язык это сокровенное, очень важное для нас Евангелие, Библию, богослужебную литературу.
Все, что можно было, мы привезли из Татарстана. Нам владыка Анастасий дал всю богослужебную литературу. Но на татарском языке. То есть существуют нюансы, которые пока непреодолимы. И теперь на Пасху или другие праздники больше читаем евангелие на русском языке. Я обратила внимание, что рассеянное внимание наших прихожан появляется, как только мы начинаем читать на казахском. А когда читаем по-русски – кто-нибудь из прихожан или из семинаристов – все меняется, совершенно другое отношение, очень внимательно слушают. И уже дух пошел другой. То есть очень трепетно относятся к этому языку.
И в этом плане наше движение наших властей на то, что надо овладевать казахским языком, мы приветствуем, но в том плане, чтобы мы знали на казахском языке наше любимое Евангелие. Но это уже наша проблема, мы и пытаемся ее решать. Но с другой стороны, вся разговорная, бытовая сфера переводится на казахский язык, и наши депутаты рвут на себе рубашки, заявляя, что надо срочно изучать, что мы за пять лет мы изучили казахский язык, то у нас, я казашка, я патриотка своего народа, я очень люблю его и никуда не двинусь, у меня вызывают неприятие.
Я долго занималась историей нашего края и поняла, что Православие для степи – самое устойчивое. Все остальные верования отошли, не были восприняты казахским народом. Сейчас это проявляется все сильнее и сильнее. Сейчас, можно сказать, время благоприятное. А время благоприятное, это время нашей молитвы. Поэтому на русском, на церковно-славянском ли молимся – самое главное молиться и просить Божьей помои, чтобы у нас обязательно был престо Царя-мученика, потому что то, что сделали Романовы для нас, неоценимо. Можно сейчас поднять материалы 300-летия дома Романовых, по всему Казахстану и Средней Азии, в каком состоянии мы были и в каком состоянии мы сейчас находимся. А можно даже говорить и о 400-летии будущих Романовых, которые уже на небе, наши покровители. И нам они сподобились привести мощи Преподобной мученицы Елизаветы, и тогда оказалось, что народ не спит. Все пришли поклониться мощам – и мусульмане, и те, и другие. Почему-то именно на Елизавету так прореагировали, очень сильная волна, около 40 тысяч было, всего 1 день было, и нескончаемый поток днем и ночью. Это меня и привело к мысли, что наши небесные покровители действуют с нами, они требуют от нас решительных мер, чтобы мы могли действовать, просвещать народ, наша миссионерская деятельность тоже должна развиваться. Поэтому от 300-летия дома Романовых до 400-летия можно очень многое сказать.
Теперь пришло время для того, чтобы осознать, что мы без русского языка, который для нас открывает весь мир, всю вселенную, открывает нам вечность, уже не сможем. Поэтому политика наших депутатов в какой-то мере даже президента – всеобщего постепенного перехода на казахский язык – неоправданна. Потому что по простым правам человека она нарушает мои права. Я хочу тогда знать и Эллинизм, и нашего Шекспира, и не только гуманитарные и общественные, любые другие науки на казахском языке. Если у меня будет библиотека из 8 млн., и все будут на казахском языке, в квалифицированном, хорошем, научном издании, со сносками и т.д., то тогда он будет востребован. Но когда у нас ничего нет на казахском языке, а просто бытовой язык… Его, конечно, можно выучить, но уже переводится и документация, и поэтому уже кажется, что идет постепенное выдавливание. Но мы никуда не денемся, мы останемся на своей территории, у нас есть спасительное Евангелие, молитвы. И поэтому мы обращались и будем обращаться к нашему президенту, чтобы хотя бы, как в Киргизии, там достаточно благополучно. Там два языка, там хорошо изучают его, и нет никаких конфликтов особенных. Думаю, что, дай Бог, чтобы президент прошел на свой следующий срок, и все это как-то определилось. Скорее всего, это давление окружения.
– А конфликт возможен вообще?
– У нас нет. Дело в том, что сейчас я даже по сравнению с Москвой могу сказать определенно, что мы лучше живем. У нас в 5 раз дешевле все. Я не могу у вас ни кофе выпить, ничего. Это очень дорого. На 100 долларов нашей пенсии можно прожить и заплатить за квартиру, и нормально питаться. А если есть еще работа, то вполне нормально. У нас большая проблема – это книги. Я сюда еду за книгами. Раз в год я нагружаюсь книгами. В информационном плане то, что мне надо, и того издательства, что мне надо, это, конечно, большие проблемы. И не только я их испытываю. Ученых нет, ученые наши, которые копают сейчас историю христианства, сейчас очень много пошли в христианские монастыри, с 4 по 16-18 век, которые есть у нас на территории Средней Азии, начиная от Таджикистана, Туркмении и заканчивая Казахстаном. Зато наши ученые не знают Библии, символики. Они знают, что крест – это что-то, связанное с Православием. Но когда мы находим более-менее сложные вещи, даже икона была каменная, на ней изображено крещение Господнее. Она сейчас в музее. Они описывают, что "один человек держит руку над другим человеком. Вероятно, культового содержания". Это что такое? Это разве наука? Я говорю, вы хотя бы обратитесь к библейскому словарю. Потому что в таком виде выставлять на экспозицию артефакты, тем более икону, просто нельзя.
– Конфликт, возникший с русским языком, это от кого движется желание его запретить? Неужели от Назарбаева?
– Конечно, это не так. Потому что я, когда снимала фильм "Континент Евразия" по Льву Николаевичу Гумилеву, то обращалась к нашим ученым, они говорят, что, может быть, из всех президентов самым блестящим из знающих русский язык и правильно на нем говорящим является именно Назарбаев. Он блестяще говорит и на русском, и на казахском. Нам, конечно, в общем-то желательно тоже так знать, ну, политические темы. Однако когда начинают культурологические, философские, все равно это уже идет смешанный язык. А идет от наших депутатов, националистов. Потому что это их конек, и если они вдруг лишатся своего конька, и надо будет все-таки и на русском, и на казахском, тогда русский язык, его востребованность выйдет на первый план, и они сами будут невостребованны. То есть это тот самый инструмент, благодаря которому они выживают.
– Удивительно, у вас получается, что ваша пенсия, для нас действительно небольшая, позволяет вам выжить, а, с другой стороны, вы говорите, что нет ученых. То есть наука не финансируется?
– Нет, дело не в науке. Дело в том, что отсутствует среда, та среда, которая была в Советском союзе. У нас были ученые из Новосибирска, из Москвы, из Тарту. Ученые, которые приезжали и вели семинары, были востребованы. Теперь все наши настоящие ученые лингвисты, которые знают несколько языков, арабисты, китаисты, и так далее, они уже уехали в Россию в Институт востоковедения или, может быть, дальше за рубеж. И у нас остались те, кто остался. Поэтому им достаточно скучно. А свято место пусто не бывает. Приезжает к нам Америка, Франция, и все откуда-то. И теперь наши ученые их обеспечивают, они раскапывают, отдают артефакты, потом выходит, допустим, во Франции, полный комплекс наскальных рисунков с их интерпретацией, а наши уже с французского на казахский переводят работы. Это ненормально. Мы могли все это издавать сами. Вот этот перегиб, крен, он существует. Потому что ну еще одна лишняя сотня долларов не помешает. И наши начинают пахать на этих людей. Я хочу сказать, что раньше было легче, сильнее была литература, были книжные развалы, можно было брать, зная что в Москве то же самое, что и в Алма-Ате. Теперь это дефицит страшный. Конечно, у нас есть книги. Но это то, что считает директор книжного магазина нужным. По его выбору сюда привозят. Но не всегда совпадает с моим, поэтому лучше, приходить ко всем издательствам и брать то, что нужно.
– Хотел уточнить. Вы говорите, что они работают за лишние 100 долларов. На кого именно?
– У нас же все почти раскопки ведут через Сорос или еще что-то.
– Зачем им это надо?
– Они в какой-то мере даже идеологию говорят. Когда мы говорим что это древние дарии или скифы, саки, они говорят, это просто ваши шаманы. У них своя интерпретация. Так было непосредственно с одним французом, который жил у меня в доме. Я ему показала все свои картины, он посмотрел, да, ну вы так трактуете. То есть они хотят все отношения древних религий привести к шаманизму. Ну, может быть, им так выгоднее. А может быть для того, чтобы показать, что к нам, как к индейцам, относятся.
– Понятно. А вот переходя к Православию. Вы говорите, что начался некий "бум на Православие".
– После того, как у нас вся появилась свободная литература, литература святоотеческая, мы можем через Интернет брать тоже то, что надо. И когда человек выбирает, ему есть что выбрать, он, конечно, выбирает, уже просто по определению, лучшее. Когда у нас большие праздники, и в нашу главную мечеть бегут струйки молодежи, я уже знаю, что они от наркоты освобождены. Про спасение – я не знаю их души. Господь сам определит. А то, что они убегают от мерзости нашего века, это однозначно. Сейчас самое главное самим молиться и самим показывать пример, кто мы есть. А это терпение и любовь.
– А что предпринять для того, чтобы как-то начать миссию в Казахстане более активно. Если Вы говорите. Что русский язык там постепенно уходит на задворки.
– У меня была проблема. Мою картину "Из глубины воззвах", которую я сделала к 2000-летию рождества Христова. Это заказ нашего Госкино. Они долго сопротивлялись даже названию – давай назовем "Из глубины веков". В общем, я оставила название церковнославянское. И постепенно привыкли. Там я впервые показала богослужение на сирийском языке, это видимо само древнее из всех чинов богослужения, которое только можно было достать. То, что я записала в церкви Иакова в Иерусалиме. Псалтырь тогда читается. Но у меня была возможность показать наши артефакты, связанные с христианством на территории Казахстана. То есть это кайраки с крестами, их около 700 в Киргизии. Я сняла все. Потом эту каменную иконку, каменную чашу с крестом, голубем и свастикой. Огромная каменная чаша с сирийскими надписями, но она общеизвестна, всюду опубликована, хотя надпись до сих пор не опубликовали. В общем, я привлекла внимание к этой проблеме. И сначала оказалось, что как-то они поежились – как это принимать? Теперь уже привлекли внимание и н
