Иеромонах Иоанн (Хорунжий), Галина Смурыгина.
Часть 1
Священноисповедник Николай (Могилевский), митрополит Алма-Атинский и Казахстанский
Родился я в Омске, в 1935 году. В семье нашей было 12 детей, но, несмотря на это, нас «раскулачили» – все отобрали и выбросили на улицу. Мои родители переехали в Кокчетавскую область, в город Щучинск (курорт Боровое). Перед войной в нашей местности была очень сильная гроза, которой убило несколько человек. Убило грозой и меня. Я помню только: сильный взрыв, блеск, удар и все исчезло.
Когда врачи дали справку, чтобы меня хоронить, папа стал молиться. Он очень почитал преподобного Серафима Саровского, и в молитве взывал к нему. Мама рассказывала: «Я воду грею, чтобы покойника обмыть, а папа молится. Слышу, он говорит: «Отче Серафиме, прошу тебя, умоли Господа, чтоб Он вернул его душу! А я буду молиться, чтобы этот сын мой стал священником!»« Вот, помолившись Господу, Матери Божией и преподобному Серафиму, отец подошел ко мне, взял сосуд с крещенской водой, налил воды в ложку, влил воду мне в рот. Налил вторую ложку, опять мне в рот вылил. И когда он вылил третью ложку, я открыл глаза.
После того, как я вернулся к жизни, отец долго молился, плакал, потом подошел к маме и сказал: «Ты береги его, следи за ним, потому что я умру. А он будет священником». И, действительно, когда началась война, папа умер. А мы продолжали жить в Боровом и все время ходили в церковь.
В этой церкви проходило мое детство. У нас служил батюшка, отец Михаил. Шла война, и отец Михаил очень часто служил панихиды о убиенных воинах. Помню его низкий голос: «…Помяни, Господи, убиенного Иоанна, убиенного Сергия, новопреставленного Матфея…» Долго имена перечислял, а сам кадил, кадил, его уже не видно в кадильном дыму, но он продолжал молиться, а женщины плакали. Потом отца Михаила спросили: «Батюшка, сегодня вы поминали новопреставленного Матфея. Неужели убили моего мужа?» – «Да, да, – отвечает, – я его сегодня поминал, он новопреставленный, убиенный». Вот такой был отец Михаил. Я стоял рядом с ним и думал: «Когда отец Михаил умрет, я тоже буду его поминать!»
Как-то однажды мама приходит из храма и говорит: «Отец Михаил умер». И вот, теперь всю жизнь его поминаю.
Помню, в 40-х годах в нашем доме жила монахиня Анастасия. У нас в Боровом несколько монахинь проживало из закрытых монастырей. Мама им помогала, кормила их. Они собирались по ночам, молились, потом пели духовные песнопения. Пела и матушка Анастасия. Помню, однажды она говорит мне: «Возьми Библию, поцелуй и открой». Я открыл. «Читай, что написано». Я читаю: «Ты иерей вовек по чину Мелхиседекову»[1]. – «Вот видишь, каким ты будешь!» Потом она уехала в Караганду, к отцу Севастиану. Я встретил там матушку через несколько лет, когда был уже иподиаконом у митрополита Николая. Сейчас ее знают, как блаженную старицу Анастасию (Шевеленко).
Еще жила у нас в Боровом матушка Нина. О ней у меня тоже сохранилось воспоминание. В мае 1946 года, когда уже выпустили в поле скотину, поднялся ужасный ураган. Я хорошо помню, как матушка Нина набрала в блюдце крещенской воды, взяла кропильце, вышла во двор. Град, дождь, буря все рвет, деревья валит. Мать Нина помолилась: «Господи, помоги! Сколько горя может быть, сколько скотины может погибнуть! Помоги, Господи! Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь!». Покропила на четыре стороны, нас окропила. И тучи разошлись, ветер стих, солнце согрело землю. Мать Нина поблагодарила Бога, а я удивлялся: «Как же так? Закончила молитву, и буря утихла?!» Вот такие матушки жили в Боровом.
Когда война закончилась, я узнал владыку Николая. Он приехал в церковь нашу, в Щучинск, как правящий Архиерей. С ним были отец Анатолий Синицын, протодиакон Михаил Попенко и иподиаконы. Владыка служил, а я подавал кадило в алтаре. Как прошла служба, я не помню, для меня главное было, чтобы кадило не потухло. И Владыке понравилось, что кадило всегда горело. Когда митрополит Николай уезжал, он сказал мне: «Юрочка, приезжай к нам, в Алма-Ату. Иподиаконом будешь. А потом, Бог даст, будешь Ему служить!»
Владыка уехал, я сказал о его приглашении маме, но у нас не было денег, чтобы доехать из Борового в Алма-Ату.
Прошло года два, к нам домой приходит батюшка, служивший в Боровом, и говорит: «Отец Анатолий Синицын[2] выслал деньги, и сказал: «Там Юра есть, мальчишка, который прислуживал в алтаре, пусть он приезжает в Алма-Ату»«. Тогда я поехал, нашел Никольский собор, нашел отца Анатолия. И стал жить при храме, в священнической комнате, которая находилась в цокольном этаже собора, рядом с нижним храмом Успения Божией Матери.
Митрополит Николай посвятил меня в сан иподиакона, и вместе с другим иподиаконом, Серафимом, я прислуживал ему. Встречал его и провожал со службы, вместе с ним ездил на богослужения в другие храмы епархии. Владыка относился ко мне с отеческой любовью. Лучшего отношения к себе я никогда ни от кого не видел. Он сразу вошел в мою душу.
Однажды Владыка спрашивает меня:
– Юра, куда ты ходишь вечерами?
– В кино, – отвечаю, – хожу.
– Нет, ты в оперный театр ходи.
– Владыка, как я пойду в театр? У меня есть только рубашка и брюки, а в театр нужен костюм.
– Вот тебе денежка, купи себе костюм. А когда в театре будет хорошая постановка, пойди, послушай, как поют, какие голоса.
И несколько раз я ходил в Алма-Ате в оперный театр. Но мне трудно давалось церковное чтение и пение, я очень расстраивался, однажды не выдержал и сказал Владыке:
– Владыка, я петь не умею, читаю плохо. Наверное, ничего у меня не выйдет. Благословите, я уеду домой.
– Да, да, сыночек, езжай с Богом.
Благословил, дал мне денег на дорогу, я уехал в Боровое. Но в Алма-Ате у меня оставалась невеста, Евдокия, она была духовной дочерью настоятеля Никольского собора архимандрита Исаакия (Виноградова). Вскоре Евдокия приехала ко мне в Боровое, отец Исаакий благословил наш брак, и мы повенчались.
С отцом Исаакием мы поддерживали отношения, он писал нам письма, давал советы. У меня сохранилась икона, где на обратной стороне надпись отца Исаакия: «Дорогому Юрочке благословение Божие на семейную жизнь». Осенью, мы снова получаем письмо от отца Исаакия, в котором он пишет: «Я, Юрочка, болею«…седмьдесят лет, аще же в силах, осьмдесят лет, и множае их труд и болезнь…»[3]. А в твоей жизни будет приятное событие. Твоя супруга, Дусенька, на день своего Ангела тебе подарок принесет. Дочку Антонину!»[4] Я думаю: «Как так? Мы ничего не знаем, а батюшка пишет: дочка будет, Антонина?» Я, признаться, тогда не поверил. Но прошло время, наступила весна, и с 13-е на 14-е марта супруга родила дочь. Как назвать? Я говорю: «Отец Исаакий уже назвал. Антонина».
Супруга моя закончила Горно-металлургический техникум, ей дали направление в Восточно-Казахстанскую область, в город Зыряновск, на шахту. Я уехал вместе с ней, тоже устроился работать на шахту проходчиком. Нам выделили квартиру, назначили хорошую зарплату, мы всем обеспечены, во всем у нас достаток. Год проработали, поехали в Алма-Ату похвалиться, что мы работаем, живем хорошо, все у нас есть. Такое было внутреннее состояние, не духовное.
Шел Великий пост, мы пришли домой к митрополиту Николаю, матушка Вера доложила, Владыка пригасил нас войти. Мы вошли, вышел и Владыка. Одет он был в скромный подрясничек, сам такой светлый. Лицо у него ясное, будто девичье, на лице, как свет какой-то играет. Такой прекрасный, благодатный Старец! Подошли под благословение, он обнял, поцеловал: «Как хорошо, что вы пришли! Давайте, я вас угощу». Митрополит ставит на стол тарелки с супом, хлебушек положил, чай приносит… Я смотрю на него, но до меня не доходит, что Митрополит за нами ухаживает!
Мы сидим, разговариваем, Владыка спрашивает:
– Ну, как вы живете?
– Все у нас хорошо, ни в чем не нуждаемся.
– А церковь в городе есть?
– Нет.
– А как же вы живете без церкви?
– Да у нас магазин есть, у нас гастроном есть.
– А в клуб ходите?
– Нет, в клуб не ходим.
Такие вопросы Владыка задает, а мы рассказываем, хвалимся, всем довольны. Он все выслушал и благословил нас идти домой. Сам пошел провожать, вышел во двор. Подошел к калитке, сам ее открывает. Мы уже со двора вышли на улицу, прощаемся… и тут Владыка положил свою руку мне на плечо, и сказал: «Юра! А ты от Церкви не уйдешь!» И – молния! Свет, какого я в жизни никогда не видел! Только через много лет, когда монашество принимал, видел этот свет. И все. Как Владыка ушел – не помню, я был поражен этим светом.
Приехали в Зыряновск, все у нас хорошо: там и масло сливочное можно купить, и консервы мясные, дома – полная чаша. Подходит воскресенье, надо в церковь идти, а церкви нет. Я открываю шкаф, где у нас иконы стояли, и вспоминаю свет, что видел при прощании с Владыкой. Снова меня тот свет пронизывает, я начинаю плакать. До такой степени мне стало невмоготу! «Господи! – говорю, – ну как так можно жить!? Как можно жить без церкви, без молитвы!? А я живу, и к этому привыкаю! Ничего для Тебя не делаю, а время уходит!» И до такой степени мне стала невыносима наша сытая, бесцельная, бессмысленная жизнь! Нет церкви – и ничто не радует!
Я говорю супруге: «Давай, уедем отсюда?» – «Как?! Ты что, смеешься?! Нам квартиру дали, мне надо отрабатывать!»
Я раз сказал, два сказал, а потом пришло время, говорю: «Больше я не выдержу. Давай, уедем».
Ну, и все. Мы отдали квартиру, собрали чемоданы, взяли дочку и уехали в Алма-Ату (там еще были живы родители моей жены). Я пошел в Никольский собор. Владыка Николай к тому времени уже умер, но в соборе еще был архимандрит Исаакий, который очень обрадовался нашему приезду. Служил на Алма-Атинской кафедре архиепископ Алексий (Сергеев), который взял меня иподиаконом. Снова жизнь для меня обрела смысл, наполнилась радостью.
Шло время, я стал диаконом, затем протодиаконом, а уже в начале 60-х годов митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф рукоположил меня во иерея. Это было время хрущевских гонений. Я стал испытывать притеснения со стороны властей, меня заставляли отречься от Церкви. И тогда владыка Иосиф дал мне благословение уехать из Алма-Аты в Калинин, к архиепископу Иннокентию (Леоферову), служившему прежде на Алма-Атинской кафедре. С тех пор я покинул Алма-Ату, где прослужил с 1957-го по 1963-й год.
Переехав в город Калинин, я был назначен настоятелем храма Макария Калязинского. Вскоре я серьезно заболел. Стало отказывать сердце. Меня обследовали лучшие московские профессора, назначили курс лечения, но здоровье мое не улучшалось. Однажды, когда мне было особенно тяжело, решил поехать в Алма-Ату, на могилу митрополита Николая. Приехав в Алма-Ату, сразу пошел на улицу Ташкентскую, на кладбище. Иду, а сердце давит, давит.
Когда я подошел к могиле, то почувствовал присутствие самого Владыки. Рядом никого не было, я опустился на колени и заговорил с ним, как с живым: «Владыко святый, прости меня! Я приехал к тебе просить помощи. Сейчас я служу далеко, но всегда тебя помню, Владыка! Помню, как был рядом с тобой, как ты со мной разговаривал, как я расчесывал тебе волосы, и ты, Владыка, всегда меня нежно Юрочкой называл! Прости меня, помолись обо мне Богу!» Рассказал, наплакался вдоволь, поцеловал крест. Встал – у меня ничего не болит, нигде не давит. Я почувствовал себя здоровым.
И что знаменательно, когда я вернулся из Алма-Аты в Калинин, в первую же ночь увидел сон. Явно-явно вижу, как захожу в свой храм, открываются Царские врата, и в них, опираясь на посох, стоит митрополит Николай. Я упал перед ним на колени, а он говорит: «Сколько путей ко спасению!» (У него такой красивый баритон!) И начинает перечислять: «Смирение, кротость, молитва, воздержание, целомудрие – все это надо сочетать. Спасаться самому, и с тобой спасется твоя паства…» И я проснулся. Так довелось уже после смерти слышать Владыку и общаться с ним, как с живым.
Что особенно памятно мне после нескольких лет общения с митрополитом Николаем? Его службы. Это – неземная красота! Когда Владыка служил, возникало ощущение, будто находишься в каком-то монастыре: все благоговейно, спокойно, ровно. Везде поклоны, на все благословение. Владыка очень любил молиться в Никольском соборе. В Успенском приделе он редко служил, а всегда в верхнем храме. Он ввел традицию читать акафисты Святителю Николаю, Великомученице Варваре, Великомученику и целителю Пантелеимону. Всегда со слезами им молился, а когда читал молитву этим святым, становился на колени.
Когда Владыка служил Пасхальную службу, богослужение проходило, как одно мгновение. Это было такое торжество, будто мы оставили землю, пришли на небо и там прославляем Воскресшего Христа! Все поет, все цветет, все радуются! Владыка со всеми целуется, всех обнимает, всех благословляет: «Христос Воскресе!»
Еще что особенно мне нравилось – это проповеди Владыки. Вот, служба вечерняя кончилась, он спускается с амвона, мы его ведем, подходим к выходу из храма. Владыка ничего не говорит, уставший, слабый. Но вот, мантию снял, на посох облокотился… «Мои дорогие! Я вас не покормил, слова вам не сказал!» И начинает говорить, о том, какое завтра будет читаться Евангелие на Литургии. Говорит спокойно, в храме – тишина – никто слова не проронит, ни одного звука не слышно. Голос у него такой красивый. Будто родной отец говорит, будто самый близкий, дорогой человек. Он говорит, народ плачет… А я, помню, смотрю на Владыку и думаю: «Хоть бы он не умолкал, хоть бы дольше говорил проповедь!» Хотелось слушать его и слушать. И все люди от простых его слов в какое-то восхищение приходили, в такое состояние, что задыхались от восторга. Почему так происходило? Потому что у митрополита Николая было большое сердце. Он много скорбел, много страдал, много пережил.
Вот, Владыка слово закончил, всех благословил, выходит из храма, а в Никольском соборе восемнадцать ступеней, и на всех ступенях с обеих сторон нищие стоят. Владыка идет и оделяет их – кому рубль даст, кому три рубля. А к кому подойдет, положит руку на голову и скажет: «Иди, работай. Тебе Бог работу пошлет, работай». Потом этот человек приходит: «Владыка, мне работу дали!»
А сколько раз, я помню – выйдет на амвон: «Споемте все! Под Твою милость…», или «Свят Господь Бог наш… « И весь народ поет, все плачут, и с этим пением Владыка уходит.
В Никольском соборе служил отец Даниил. Батюшка этот был слепым. Помню, мы, иподиаконы, всегда старались подойти к отцу Даниилу, взять благословение. Он перекрестит, руку на голову положит, что-то доброе скажет. Бывало, на исповеди он выслушает человека, а потом скажет: «А вот этот грех ты забыл сказать».
Однажды после службы народ подходил к отцу Даниилу под благословение, и в это время в собор приехал владыка Николай. Вместе с народом он тоже пошел под благословение к отцу Даниилу, а нам, иподиаконам, жестом показывает, чтобы мы молчали. Подходит, руки сложил, отец Даниил только взял его за руки: «Владыко святый! Что ж ты ко мне подходишь? Я ж такой грешный!» Владыка обнимает его, целует. А отец Даниил стоит на амвоне, плачет: «Господи! Да помоги ж Ты ему! Да спаси ж Ты его! Да утешь Ты его, Господи!»
Еще в Алма-Ате при митрополите Николае, в Покровском молитвенном доме служил отец Евстафий. Он тоже, как и Владыка, долгие годы провел в тюрьме. Я помню, как к нему ни зайдешь, он всегда молится, и при этом радио играет: «Алма-Ата сойлептурмыз…»[5]. Я спрашиваю: «Отец Евстафий, вы молитесь, а радио вам не мешает?» – «Радио? Да разве я о радио думаю? Я думаю только о том, что читаю».
Знал я еще по Алма-Ате отца Андрея. До принятия священного сана он был летчиком-испытателем, затем на гражданских самолетах летал. Однажды в самолет, которым он управлял, садится митрополит Николай. Благословляет всех, а летчик возмущается: «Только попиков на борту не хватало!» А Владыка и его благословил, и ответил: «Когда сядешь сегодня в болото, тогда узнаешь, что за «попики» с тобой летят!» И отец Андрей (бывший летчик) сам мне рассказывал: «Я выполняю полет и чувствую, что самолет выходит из строя, начинать теряет высоту! Смотрю на землю: хоть бы ровное место увидеть! Хоть бы болотце какое попалось! Посадил самолет в болото и первым долгом выскочил из кабины, встал на колени перед «попиком»: «Простите, я знаю, что Вы – Божий человек! Простите! ««
Этот летчик после происшедшего несколько раз приходил к митрополиту Николаю домой, потом стал ходить в церковь, потом начал часы в церкви читать, Шестопсалмие. А потом его рукоположили в священный сан, и стал он батюшкой – отцом Андреем. Служил в городе Щучинске (курорт Боровое). Выстроил храм в честь Архистратига Божия Михаила, покровителя Небесных Сил бесплотных.
Еще при жизни митрополита Николая было понятно, что Владыка – святой. Для него ничего сложного не существовало. Он никогда не расстраивался. Владыка воплощал только одну сторону бытия: благодатную, святую, прекрасную. И находиться рядом с ним было светло и прекрасно.
Иеромонах Иоанн (Хорунжий), г. Москва
* * *
Когда я была маленькой девочкой, мы с мамой ходили в Никольский собор. Однажды по приглашению митрополита Николая в Алма-Ату из Ташкента приехал епископ Ермоген[6]. Оба Архиерея служили в соборе. Когда служба закончилась, Владыки вышли вдвоем на амвон. Оба белые-белые и очень-очень старенькие. Митрополит Николай стал говорить о том, что к нему приехал давний друг, с которым они вместе сидели в тюрьме. Мы с мамой стояли и слушали. С правой стороны Анна Петровна свечи продавала, немножко подальше стояли мы. Я маму дергаю и говорю:
– Мама, посмотри, друг-то у Владыки – старый-старый! Белый-белый! Мама говорит:
– Тише! А то услышит!
А я моим детским умом подумала: «Как они могут оттуда услышать? Мы же далеко стоим, почти в притворе!»
Владыка закончил рассказ, они собрались выходить из храма. Народ расступается, Архиереи идут. Проходят мимо нас, и митрополит Николай останавливается. (А мы стояли не в первом ряду, подальше). Владыка вот так, через народ и говорит:
– А ты, – (я глазенки подняла), – да, да, ты. Ты будешь старая-престарая бабушка!
Мама покраснела, побледнела, меня дернула. На улицу вышли:
– Я тебе сказала, что не надо говорить! Они услышали!
А я всю дорогу шла и удивлялась: «Как они могли услышать?!» Я же не знала тогда, что такое святость и что такое благодать.
Каждое утро мама уходила на работу, а мне, чтобы я не бегала по улице целый день, давала задание: «Изучи вот эту молитву». А молитва была очень большая, выучить ее я не могла.
Раньше после службы митрополит Николай сам благословлял народ. Удивительно было то, что он благословлял каждого. Ему неважно было, какого возраста и звания человек, перед ним была душа человеческая. И он неторопливо благословлял, особенно детей – клал им на голову руку. И вот, Владыка благословляет, я дождалась, пока люди от него отойдут, подошла, он спрашивает:
– Деточка, ты хочешь что-то сказать?
Я говорю:
– Владыка, мама мне велела выучить молитву. Она не выучивается.
– Это почему?
– Не знаю, не могу запомнить.
Он наклонился, ручку свою положил мне на голову и сказал:
– Ну, теперь иди с Богом.
– И все? Больше ничего не надо?
– Ничего не надо. А когда молитва выучится, ты придешь, мне ее скажешь.
И я побежала домой.
Действительно, после благословления Владыки молитва очень быстро, сама по себе выучилась. Это был псалом 50-й.
Когда я маме его прочитала, она сказала: «Теперь следующую молитву учи, «Верую…» тоже надо выучить обязательно». Мама строго с меня спрашивала.
Я в церковь пришла – служба идет, Литургия. Владыку облачили, мягкий стульчик ему на кафедре поставили, он немножко отдыхает – дочитывают часы. Я стала к нему сквозь народ пробираться, бабушки меня, конечно, отталкивают, но я вывернулась, и пока прислужники отвернулись, я на кафедру залезла. Владыка сразу показал рукой, чтобы меня не трогали.
Мне надо было сказать: «Благодарю Вас, Владыка», а я говорю:
– Владыка, спасибо тебе.
А он:
– За что, доченька?
– Выучилась молитва-то.
– Я, – говорит, – не сомневался.
– А теперь мама другую молитву дала. Так ты мне еще раз так сделай, как в прошлый раз!
Здесь прислужники подходят, снова меня хотят с кафедры убрать, Владыка опять рукой показал, чтобы меня не трогали. И снова ручку свою положил мне на голову:
– Ну, иди с Богом!
Я обрадовалась и побежала домой.
Снова молитва выучилась. И опять, когда Владыка служил, я хотела пролезть на кафедру, но в этот раз прислужники меня не пустили. Так я, когда митрополит Николай выходил после службы из восточных дверей храма, обежала кругом, подбежала к Владыке, прижалась к нему. Он:
– Ах, это ты, доченька?
– Я, Владыка.
– Ну что, выучилась молитва?
– Выучилась. Спасибо тебе.
– Вот, какая молодец, умница.
Владыка такой был простой. А мне было в то время восемь лет.
Галина Михайловна Смурыгина, г. Алматы
Подготовила Вера Королева
Иеромонах Иоанн (Хорунжий), Галина Смурыгина
[1] Псалтирь, 109, 4.
[2] Протоиерей Анатолий Синицын был секретарем епархии при митрополите Николае.
[3] Псалтирь, 89, 10.
[4] 1/14 марта день памяти прмч. Евдокии и мч. Антонины.
[5] «Говорит Алма-Ата…» – каз.
[6] Епископ Ермоген (Голубев) с 1953 года управлял Ташкентской и Среднеазиатской епархией.
