В год прибытия епископа Софонии Верный, недавно переименованный из укрепления в областной город, только начинал устраиваться на городскую ногу, и население его, состоявшее преимущественно из поселенных казаков, чиновного люда и войск, не превышало 10 тысяч человек. До приезда Архиерея в Верном было 3 священника - два штатных и один заштатный. От сего происходило, что требоисполения совершались, не говоря о хуторах и станицах, но и в самом городе и его предместьях с большими опущениями. И по дороге Преосвященного в Верный, и в самом Верном по приезде, отовсюду слышались негодования и жалобы на священнослужителей, которые и сами не отвергали своей неисправности, ссылаясь на невозможность удовлетворять всем потребностям. А это не могло не иметь влияние на ослабление духа веры в народе и на охлаждение к Церкви.

Церквей, как выше сказано, была всего одна деревянная, а другая, каменная, в Большой Алма-Атинской станице во имя святых мучениц Веры, Надежда, Любви и матери их Софии, вскоре достроена, освещена преосвященным Софониею и обращена во временный Кафедральный собор.

«Что Кафедрального собора нет, - писал в своем донесении Св. Синоду преосвященный Софония, - что он только заложен, и с 1869 года существует в одном лишь фундаменте, об этом я также имел честь доносить. Теперь заготовляются материалы и с открытием весны думают открывать и самую работу. Вследствие чего архиерейская кафедра поначалу поставлена была в деревянной церкви Мало-алматинской станицы, где и служение мною было совершаемо. Затем, с 11 ноября, во время освящения новой каменной церкви в Большой Алматинской станице, ближайшей к местности будущего города, и кафедра, и служение архиерейское перенесены в эту последнюю, с обращением ее на время в Туркестанский Кафедральный собор».

Удобных домов для размещения архиерея со свитой в городе не имелось, поэтому для Владыки нанята была квартира в доме одного протоиерея, весьма тесная и неудобная.

Штат Кафедрального собора временно был сформирован преосвященным Софонией из тех лиц, какие на тот раз случились. В настоятели собора никто из духовенства новой епархии не пожелал поступить. Для исправления должности ключаря и соборного священника по усиленной просьбе Владыки неохотно прибыли из укреплений два священника. Находящийся в Верном военный протоиерей и один из станичных священников также были прикомандированы к собору для священнослужения. Священники неохотно поступали на службу к Кафедральному собору, потому что служа в укреплениях и поселках, они получали жалования, квартирных, суточных по военному положению от 800 до 1200 рублей в год, в соборе же священнику полагалось годового жалования всего 250 рублей. Низшие чины соборного клира были набраны частью из местных причетчиков и диаконов, частью же (регент, иподиаконы и 6 человек певчих) привезены Преосвященным из Твери и Херсона. Экономом при архиерейском доме определен прибывший из Херсона священник, а в помощь ему иеродиакон из Казани. Для прислуги Архиерею назначены три военных денщика. Все это устраивалось временно, на скорую руку и на военно-походный манер, что было естественно в полувоенном, только недавно умиротворенном крае, где ни власти, ни народ, ни даже местное духовенство не были знакомы с условиями и требованиями жизни архиерея-монаха. Поэтому преосвященному Софонии надо было много приложить забот, трудов и терпения, чтобы хотя бы сносно устроить штаты собора и своего дома и направить все к правильной деятельности.

Не меньших забот стоило Преосвященному и формирование первоначального состава Консистории, которая была размещена в наемном деревянном здании. Присутствующими Консистории пришлось назначать тех священников, которые случились на лицо и назначены были только трое. Исправление должностей секретаря, столоначальника, казначея, регистратора и письмоводителя при Архиерее поручено Владыкой прибывшим из Тверской епархии нескольким молодым людям, отчасти только знакомым с канцелярским делом. Как члены, так и чиновники новой консистории, были совершенно неопытны в епархиальных делах, так что Преосвященному, первое время, до прибытия назначенного консисторским секретарем Я. Я. Сухозанета, пришлось самому не только направлять занятия в Консистории, рыться в своде законов, но и писать вчерне журналы, протоколы и важнейшие исходящие бумаги. При аккуратности епископа Софонии, его любви к порядку и пунктуальности во всем, при всегдашнем его строгом и точном исполнении того дела, за которое он взялся, такие мелочные занятия по Консистории не мало повлияли на его старческое здоровье: он все чаще и чаще стал подвергаться болезням, которые, однако, нисколько не останавливали ни занятий епархиальными делами, ни богослужений в соборе. Он даже находил время и силы заниматься пересмотром, исправлением и приготовлением к печати прежних своих сочинений.

Обозрев большую часть церквей епархии лично, а об остальных получив подробные донесения благочинных, преосвященный Софония вскоре мог составить для себя точное понятие о положении Церкви в Туркестане. В общих чертах положение это было таковым:

Туркестанский край, по особенному своему местонахождению, делился на две области: юго-восточную Семиреченскую и юго-западную Сыр-Дарьинскую. Всех церквей в обоих областях Туркестанского края было двадцать шесть. Из них 13 церквей в области Сыр-Дарьинской и столько же в Семиреченской. Церкви первой области составляли одно Ташкентское благочиние, на протяжении с лишком 1200 верст в длину и около 1000 верст в ширину. Церкви второй принадлежали к двум благочиниям меньшего размера, из которых одно, За-Илийское, состояло из 8 церквей, а другое, Лепсинское, из 5 церквей. Кроме того, в обоих областях было 4 строящихся храма.

Здания почти всех церквей в Сыр-Дарьинской области были временные и построены на скорую руку из камня, глины, и даже из простого войлока, вроде юрт, или же помещались в простых солдатских казармах. Все эти церкви были невместительные, низкие, без колоколен, а колокола (один, два и редко три) висели на столбах. В Семиреченской области, которая раньше Сыр-Дарьинской вошла в состав России, церкви были лучше и почти все внешним видом похожи на Российские храмы. При большей части из них имелись колокольни, хотя колоколов на них было также немного. Впоследствии, уже при управлении епархией преосвященным Софониею, звоны в церквах обоих областей улучшились, отчасти благодаря пожертвованиям на эти цели, а более вследствие того, что медные пушки, отбитые русскими войсками в разных сражениях с соседними ханствами, были Высочайше пожертвованы на церкви Туркестанской епархии и употреблены на отливку колоколов, для чего был выписан в г. Верный колокольный мастер, который устроил там небольшой завод.

Внутренность большей части церквей, особенно в Сыр-Дарьинской области, по замечанию Преосвященного, не имела никаких украшений, а вместо иконостаса почти везде служила простая перегородка без всякой резьбы и позолоты, и даже нередко без местных вставных икон, которые заменялись обыкновенно небольшими образами в серебряных окладах с приличными киотами. Перед каждой из икон подвешаны посеребренные лампадки, а посередине храма одна или две люстры, отчего внутренность церквей имела вид не только приличный, но и довольно благолепный. Царские врата представлялись резными и вызолоченными, но они большей частью были выполнены из картона. Что же касалось до утвари и ризницы церквей, то таковые во всех церквах оказались в достаточном количестве и очень приличными, что можно отнести к заботам всегда внимательному к церквам туркестанского военного начальства, украшавшего церкви на экстраординарные суммы, отпускаемые от казны, а частью усердию к храму прихожан, в особенности в казачьих станицах и крестьянских селах, в которых особой заботой о благолепии храмов Божиих отличались российские переселенцы, преимущественно из Малороссии.

Духовенство Туркестанской епархии состояло почти из одних священников: диаконов в Семиреченской области было только три, а в Сыр-Дарьинской - ни одного. Причетники наиболее состояли из солдат, командированных к церквам военным начальством, по его усмотрению, и называемых церковниками (они же и сторожа при церквах). Ко времени приезда преосвященного Софонии в край, почти все священники были из окончивших полный семинарский курс. Все они поступили из разных епархий: Томской, Оренбургской, Уфимской, Новгородской, Казанской, Воронежской, Волынской, а при епископе Софонии из Херсонской, Тверской и Тобольской. Такой разнокалиберный состав духовенства, соединенный с особыми условиями жизни и служения в отдаленном, полувоенном, не совсем еще умиротворенном крае, наложили на частную жизнь и служебную деятельность туркестанских священников особый своеобразный отпечаток. Туркестанское духовенство до открытия в крае самостоятельной епархии подлежало в духовно-административном отношении ведению двух архиереев: церкви области Сыр-Дарьинской подчинялись преосвященному Оренбургскому, а церкви Семиречья - преосвященному Томскому. Но подчинение это было чисто номинальное: ни тот, ни другой архипастырь, по отдаленности Туркестана от их резиденций, не посещали церкви этого края. Весь надзор их за духовенством ограничивался просмотром в клировых ведомостях отметок, делаемых благочинными. Так же и сами благочинные никогда вверенных им церквей не посещали, а потому и настоящего положения их и причтов при них не знали и обо всем доносили по рапортам к ним приходящих священников. Следствий, поручаемых им по жалобам и доносам, сами не производили, а ответы на требования Консистории по делам, не терпящим отлагательства, делали через 3-4 месяца. Таким образом, благочинные в Семиреченской области почти, а в Сыр-Дарьинской и вовсе, не были контролированы в своей деятельности ни Консисторией, ни архиереями. По этим причинам благочинные, а с ними и духовенство, непосредственно и во всех отношениях подчинялись военному начальству, которое по своему усмотрению переводило священников с места на место, представляло их к наградам и т. п., даже не спрашивая на то согласия преосвященных. Высшие чины военного начальства отличались вежливым отношением к духовенству, вниманием к его нуждам, умением награждать за заслуги, но по присущему военному сословию духу дисциплинарной распорядительности требовали от духовенства не только в военное, но и в мирное время полного и беспрекословного повиновения всем приказам и повелениям не только генералов, но, в укреплениях и отрядах, даже простых воинских начальников, майоров и капитанов. И священники, отрезанные громадным расстоянием от епископа, по нужде подчинялись полному властвованию над ними военных командиров, которые простирали свою власть иногда до того, что по своему усмотрению распоряжались не только временем богослужений в церквах, но и самим богослужением, требуя его сокращения и тому подобное. [11] Протесты и возражения духовенства всегда кончались неблагоприятно для них самих. Поэтому священники волей-неволей должны были молчать и наконец привыкли к безгласному повиновению военному начальству, вследствие чего укоренились: светский дух в образе жизни духовенства, пренебрежение своими пастырским обязанностями, нарушение, а по местам и полное отступление от богослужебного устава, резкие искажения обрядовой стороны даже величайших Таинств Церкви. Словом, духовная жизнь в Туркестанском крае, ко времени прибытия туда правящего епископа представляла настоящий хаос, в котором нелегко было разобраться и создать порядок, даже если бы новый администратор обладал недюжинным умом, железной волей и несокрушимой энергией. А это выпало на долю старца преклонных лет.

Туркестанскую паству, как уже говорилось, составляли преимущественно люди военные и их семейства, казаки Семиреченского войска, чиновничество и частью крестьяне, переселенцы из российских губерний. Военные и гражданские чиновники, составляющие временный элемент населения, часто меняющийся, более были заняты интересами службы, чем делами веры, и по духу того времени были совершенно равнодушны к религиозным вопросам. Влияние пастырей церкви на образованный класс общества даже в столицах не всегда бывает сильным и действенным. Что же сказать о далекой окраине, где распущенность жизни русского, по преимуществу кочевого, бессемейного населения, доходила почти всегда до крайних пределов. Туркестанским священникам, если они не горели ревностью Илииною по Бозе, не было никакой возможности духовно влиять на своих образованных прихожан.

Но среди высших туркестанских чинов были люди глубоко религиозные, впитавшие в себя высокие христианские качества: благоговейно деятельное расположение к храмам Божиим и непритворное сочувствие к нуждающемуся человечеству. Примеры таких благочестивых чувствований и стремлений, выражающих сугубую Евангельскую любовь - любовь к Богу и ближнему, передавали главные и передовые деятели Туркестана: сам Губернатор Фон-Кауфман и Генерал Колпаковский. Первый, обозревая в 1871 году вновь приобретенные и присоединенные к Туркестану провинции, посещал все церкви, на тракте лежавшие, и везде оставлял следы своего религиозно-благочестивого настроения, жертвуя разные парчи и шелковые ткани на престолы и церковную ризницу, а церкви более бедные снабжая, кроме ризницы, утварью серебряною и крестами напрестольными. В этом же проезде он возвысил оклад нескольких причтов, нуждающихся в жизненных средствах и повсюду оказывал денежную помощь бедным из переселенцев, особенно же из иноплеменных прозелитов. А Генерал Колпаковский выстроил собственными силами в выселке Любавинском довольно благолепный и вместительный храм, снабдив его иконостасом, утварью и ризницей, а при храме и дом для священника со всеми службами, в выселке же Коксинском - училище для мальчиков и девочек, а в церковь сего выселка пожертвовал золоченый иконостас, заказанный им в Москве. И эти добрые примеры не остались без подражания.

Другой вид Евангельской любви - любви к ближнему, выражался в среде благородной двояким образом: благосердным сочувствием к иноверцам, вступающим в Православие, и таковым же сочувствием к безродным и беспомощным сиротам. В первом случае не одни кавалеры, но и дамы радушно и с полной готовностью брали на себя быть восприемниками и восприемницами всех принимающих Св. Крещение - евреев, киргизов, калмыков, и иных, а в другом - не мало было примеров и в Верном, и в Ташкенте, что души христолюбивые и чадолюбивые во имя Христово и из сострадания к осиротевшим малюткам и недорослям, брали их в недра своих семейств и воспитывали одинаково и наравне со своими детьми.

Верненские торговцы, состоящие большей частью из мещан, приказчиков и сидельцов, в память открытия собора в Большеалматинской церкви заказали в Москве две большие иконы в вызолоченных рамах с изображениями на одной - св. мучениц Веры, Надежды, Любви и матери их Софии, а на другой - пророка Софонии, с приличными пред ними лампадами и деннонощным возжиганием елея.

Не менее религиозными из русских туркестанцев были переселенцы из российских губерний. Разночинцы и простолюдины особенно были усердны к святым храмам и так дорожили ими, что всякое селение, отстоящее на большое расстояние от своего приходского храма, хотело и всемерно домогалось иметь свою церковь. А с каким радушием и доверием относились они в простоте сердца к своим духовным отцам! «Когда мне случалось проезжать селениями, - писал преосвященный Софония в 1872 году, - то, узнав об этом, не только туземцы, но и из окрестных деревень собираются для принятия благословения и везде встречают с хлебом-солью». [12] Переселенцы, поселившиеся в Любовином выселке, в память служения в их храме преосвященного Софонии в день Архистратига Божия Михаила, составили приговор, утвержденный Областным управлением, - не иметь во всем выселке, ни явно, ни тайно, ни одного питейного дома. [13]

Отрадное впечатление своим благочестием, усердием к храмам Божиим, доброю жизнью и трудолюбием производили малороссияне, так называемые «хохлы». [14] Да и жили они зажиточнее не только казаков, но и сибирских и великороссийских крестьян.

Что же касалось до семиреченских казаков, населяющих несколько станиц и поселков вокруг Верного, то они также, по большей части, мало расположены к церкви и равнодушны к религии, как и их родичи, казаки сибирские, от которых они образовали новое Семиреченское войско.

Но были у туркестанского архипастыря и ины овцы, яже не суть от двора Христова, и тыя ему подобало привести, да будет едино стадо и един пастырь (Иоан. 10, 16). В пределах Туркестанского края находились многочисленные народы, исповедающие магометанскую и языческую веру, постепенное распространение среди которых света истинной веры Христовой было одной из первых и главнейших целей цивилизаторской миссии русского народа в Средней Азии. Да и самое открытие архиерейской кафедры в Туркестанском крае, где православное население, сравнительно с туземным - иноверным, весьма незначительно, показывает, что высшее правительство имело целью усиление и устройство здесь, на прочных основаниях, под ближайшим руководством епископа, миссионерского дела. Это было высказано в официальных сферах и печатно. Следовательно, преосвященному Туркестанскому предстояла и миссионерская деятельность.

Вот при таких обстоятельствах и условиях вступил в управление новооткрытой на далеких окраинах России епархией престарелый епископ Софония, где и молодым силам, и не подточенной старостью энергии было бы вдоволь дела и труда.

Прежде всего, как ревнитель благочиния церковного и строгий блюститель богослужебного устава, преосвященный настойчиво принялся за искоренение неисправностей и даже искажений в богослужебной части. Начал он это дело, как и следовало, с Кафедрального собора. Богослужение в соборе совершалось ежедневно. Не говоря уже о воскресных, праздничных и высокоторжественных днях, когда Владыка сам служил Всенощную и Литургию, он стал почти каждый день приезжать в собор ко всем службам, и при этом сам указывал и объяснял священникам порядок и чин богослужения, указывал, в какое время лобызать святой Престол, полагать земные поклоны; даже учил, как ходить и держать себя во время служения, как произносить ектеньи и возгласы. Мало того, выходил на клирос руководить псаломщиков в чтении и пении, лично учил их подавать кадило, снимать со свечей, входить с благоговением и тихо в алтарь; словом, сам вникал во все мельчайшие подробности. Вне богослужения ежедневно призывал к себе священников, а в особенности диаконов и псаломщиков, и учил их чтению и пению, при чем подробно объяснял смысл и значение того или другого обряда, историю праздников и т. п. Певчих своего хора накануне праздников непременно требовал к себе на спевку, при чем сам дирижировал ими. Часто у себя дома репетировал протодиакона, диаконов и иподиаконов в совершении архиерейской службы, особенно при предстоящей хиротонии во священника или диакона, пред освящением антиминсов, и вообще перед какими-либо особенными службами. Такие занятия продолжались по несколько часов подряд. Преосвященный Софония, несмотря на свои лета и значительную, при малом росте, полноту, в движениях и разговоре был быстр и жив, так что невольно удивлял своей энергией и неутомимостью.

Малейшую ошибку со стороны священников, диаконов, причетников, или певчих архипастырь тут же громко поправлял, а после службы провинившемуся, несмотря на его сан, давал в алтаре длинную и чувствительную нотацию. Не оставлял он без замечания и молящихся в церкви мирян, если усматривал с их стороны какое-либо нарушение чина или порядка церковного. Так, во время одной пасхальной утрени, когда Преосвященный с крестом и трикирием в руках кадил народ, он заметил, что молящиеся на его каждение или отвечали одним только поклоном без осенения себя крестным знамением, или даже вовсе не кланялись, несмотря на то, что сам архипастырь незадолго перед этим, в обширной проповеди, подробно объяснял народу: когда и как нужно отвечать на поклон священнодействующего, и во время каждения им, например, с крестом в руках в святую Пасху. Это обстоятельство возмутило ревностный дух Архипастыря. Он громогласно приказал певчим замолчать и обратился к молящимся со следующими словами: «Православные торжествующие христиане! Вы не хотите мне, архиерею, держащему в руке святой крест и кланяющемуся вам с каждением вас фимиамом, ответить поклоном, а крест, символ вашего спасения, почтить крестным себя осенением? Вы забыли недавнее мое поучение о том. Вы не хотите слушать меня, своего архипастыря? Стыдно вам перед нами! Стыдно перед самими собой! Грешно перед воскресшим Господом, Которого вы своей небрежностью и невниманием прогневляете в светлый и спасительный для нас день Его воскресения!» В голосе Святителя при этом слышались слезы и вместе что-то грозное, потрясающее, так что даже священнослужащие содрогнулись, невольно затрепетали. Заметно было, что и народ был поражен. После минутного тяжелого молчания божественная служба продолжалась.

В другой раз, на страстной седмице, когда Преосвященный служил сам и было много говеющих из высшего общества, одна молодая дама, аристократка, не столько по болезни, сколько по неуместному произволу, привезла с собой в собор кресло, установила его за правым клиросом и сидела в нем почти всю вечерню и утреню, при чем под ногами своими разостлала великолепный ковер с изображением собаки. Старческий, но зоркий взгляд Владыки усмотрел и сидящую даму и ковер с неприличным для церкви изображением. Стоя у Престола, при отверстых Царских вратах, Преосвященный подозвал к себе диакона и своим звучным голосом громко, в услышание всей церкви, приказал: «Иди и скажи госпоже такой-то, чтобы встала с кресла, молилась и полагала земные поклоны, а ковер с собакой выкинь вон». Приказание было в точности исполнено, а сконфузившаяся и обидевшаяся дама должна была положить несколько земных поклонов, после чего быстро удалилась из церкви. Вскоре Преосвященный виделся с ней и сумел убедить в несообразности ее поступка ни со временем, ни с местом, ни, наконец, с ее молодостью и здоровьем, не требующими сидения в церкви. После состоявшегося разговора дама эта всегда с уважением относилась к обличившему ее Архипастырю, и, конечно, ничего подобного более не повторяла.

Не легко было духовенству Туркестанского кафедрального собора применяться к требованиям строгого, в отношении чина богослужений, Архипастыря. А его настойчивость в достижении намеченной цели - упорядочения образа совершения божественных служб в новой епархии, не обходившаяся без очень резких иногда вспышек владычняго гнева, не могла не возбуждать ропот в иных, нетерпеливых из среды духовенства. Но это было только на первое время. Года через полтора все вошло в надлежащий порядок, которого желал достигнуть ревностный Епископ, и тогда, конечно, не встречалось уже ни нужды в особой требовательности со стороны Архиерея, ни причин, вызывавших его гнев.

При обозрении епархии Преосвященный в каждой церкви не только сам совершал Литургию, но заставлял местных священников, в его присутствии, служить вечерню, утреню, всенощные бдения и обедню, и при этом, как и в соборе, сам поправлял ошибки, учил, вразумлял, показывал. «Есть церкви, - писал Преосвященный в Св. Синод, - в коих Божественные Литургии совершаются как будто убого и бедно, по крайней мере без подобающего приличия и полноты. Один священник в алтаре, один причетник на клиросе. Последний и поет, и читает, и кадило подает, и подсвещник выносит, а выйдя на средину читать Апостола, и прокимен говорит, и сам же поет его. Между тем приходы не малы и не бедны, и в них были и есть способные и петь на клиросе, и читать. Но это не все. В самом служении Литургии иными священниками (а их немало) допускаются разные вольности и отступления от служебника, обличающие иных в непростительном легкомыслии и невнимательности к делу Божию, а других - в неизучении как должно чина литургийного и в неумении совершать таинство». [15]

Приезжавших в Верный из других мест священников, даже благочинных, назначал на несколько дней служить в соборе и опять сам лично наблюдал за их служением. «При служении священники не все говорят на ектеньях, - описывал далее свои наблюдения владыка Софония, - торопятся, не обращают внимание на смысл читаемых молитв, молятся не благоговейно. Воздевая руки, делают это кривляясь и карикатурно, производя же каждение, кадят торопливо, и как бы бегая по алтарю и церкви». [16] Не мало циркуляров по поводу совершения богослужений разослано было Владыкой по епархии, особенно в первые годы его управления. Последствием всего этого было то, что в Туркестанской епархии при преосвященном Софонии каждый священник, диакон и причетник, в возможном совершенстве изучили богослужебный устав, и с того времени в туркестанских церквах службы Божии совершались внимательно, чинно и осмысленно.

Сам Преосвященный совершал богослужения, в особенности Литургию, с чрезвычайным благоговением, часто со слезами. На вечерне в великую Пятницу он ежегодно сам читал перед святой Плащаницей акафист страстям Христовым, читал, обливаясь слезами и не редко с рыданиями. Служил владыка Софония величественно, возгласы произносил внятно, звучным голосом, несмотря на свои преклонные лета. Ни один воскресный, праздничный или высокоторжественный день не проходил без архиерейского служения. В святую Четыредесятницу Преосвященный всегда сам служил ежедневно в первую, четвертую и страстную седмицы, а в прочие седмицы сам же непременно совершал Литургии Преждеосвященных Даров по средам и пятницам, а также полные Литургии по субботам, при чем сам приобщал причастников Святых Таин, особенно младенцев. При выходе из храма после богослужения Владыка долго и не торопясь благословлял народ, а на младенцев, подносимых к нему, кроме крестного осенения, обыкновенно возлагал руку, произнося при этом: «Господь с тобой, ангел с тобой».

Проповеди в Туркестанском крае Преосвященный произносил по тетрадке, так как, по его словам, старческая память уже изменяла ему, в особенности, когда он утомлялся после богослужения.

Консисторскими делами владыка Софония всегда занимался аккуратно и внимательно. Все журналы и протоколы просматривал обычно по несколько раз, вдумывался в их содержание, соотносил решения с законами и обстоятельствами края и никогда не торопился с наложением резолюции. Нередко, для решения какого-либо важного дела, приглашал к себе членов и секретаря Консистории, долго советовался с ними, рассматривал и обсуждал дело со всех сторон, и только тогда утверждал мнение Консистории, когда совершенно убеждался в его справедливости. Особенно был осторожен в решении судебных дел, которых, к чести туркестанского духовенства, и при преосвященном Софонии, и при приемнике его, преосвященном Александре, т. е. в продолжении 13 лет было всего не более двух или трех.

Возникло однажды дело по донесению одного соборного священника о грубости, оказанной ему псаломщиком, находившимся в нетрезвом состоянии. Донос подтвердился следствием, при чем дознано было, что псаломщик этот часто замечался в неумеренном употреблении спиртных напитков. Консистория очень строго отнеслась к судимому псаломщику и приговорила его к исключению из духовного звания с неодобрительным аттестатом. Преосвященный лично знал осужденного псаломщика: это был молодой человек из российских, отличный писец, знаток устава, доброй вообще нравственности, довольно развитой, но, среди разгульного военного общества, увлекшийся дурными примерами и впадший в слабость винопития, не без возможности, однако же, исправления, при благоразумном воздействии на него начальства. Жалея молодого человека и не теряя надежды на его исправление, Преосвященный не утвердил консисторского приговора, ограничив в своей резолюции наказанием виновного низведением его с псаломщической вакансии на пономарскую. Но большинство членов настаивало на своем решении. Владыка призывал их к себе и убеждал принять во внимание молодость подсудимого, неблагоприятное влияние на него окружающей среды, легкость увлечения заразительным примером других, наконец, указывал на возможность исправления виновного. Ничего не помогало: отцы продолжали настаивать на своем. Тогда Владыка разгорячился, упрекал членов Консистории в жестокости, напомнил им слова писания: «суд без милости несотворшему милости», грозил самих их строго судить за немилостивый суд и в конце-концов все же убедил отменить свое решение. Дело кончилось так, как желал Преосвященный. Но все эти дни Владыка был крайне взволнован, плакал, молился и некоторое время даже пролежал в постели, беспрестанно повторяя: «Боже правый! Вложи в сердца этих немилостивых судей Твое милосердие и любовь к бедному, слабому человечеству!»

Помилованный псаломщик впоследствии исправился и был хорошим диаконом.

Дела в Консистории всегда шли быстро и правильно. О каком-либо лихоимстве в Туркестанской Консистории и тогда, и после не было и помину. Обращение секретаря и чиновников Консистории с просителями и всеми, имевшими до Консистории дело, отличались вежливостью и предупредительностью. Сама внешняя обстановка этого присутственного места была изящная и внушала доверие и уважение. Всем этим Консистория много обязана преосвященному Софонии, сумевшему вначале положить для нее доброе основание.

Будучи милостив к провинившимся, Преосвященный любил награждать и ревностно трудившихся своих подчиненных. В шестилетнее его управление Туркестанской епархией все без исключения протоиереи и священники этого края получили Высочайшие награды, а иные и по две, и по три. Набедренниками молодых священников Преосвященный награждал не более, как по прошествии года со времени их рукоположения, а иногда и ранее. На некоторых в качестве награды возлагал черно-бархатные скуфьи. Многие псаломщики, в поощрение их усердной службы и доброй жизни, произведены им в диаконы на причетнических местах. Такое щедролюбие преосвященного Софонии отчасти вызвано желанием поддержать и ободрить туркестанское духовенство, которое, приехав в чужой край с насиженных российских мест, часто впадало в уныние, о чем владыка Софония откровенно писал 28 ноября 1872 года митрополиту Новгородскому, Санкт-Петербургскому и Финляндскому Исидору (Никольскому): «...Коснувшись наград, не могу умолчать об исполняющим должность секретаря Консистории Сухоназете. Человек вполне честный, трезвый, знающий свое дело и действующий всегда законно и добросовестно. Ему особенно я обязан устройством порядка Консистории относительно и лиц служащих, и самого хода дел по канцелярии, и по присутствиям. Я представил его к Станиславу III степени и осмеливаюсь особенно ходатайствовать пред Вами, благий Арипастырь и отец, благословите ободрить его чем-нибудь; очень скучает, и я боюсь, чтобы не уехал на родину. Осмеливаюсь доложить, что нестерпимая в первые годы скука для приезжающих из России и страшная дороговизна на все, кроме хлеба и водки, служит как бы характеристикой здешней страны. И это составляет причину того неприятного явления, что многие из приезжающих сюда, или обратно уезжают домой, возвращая Правительству подъемные деньги и двойные прогоны, или, оставшись, делаются пьяницами и опиваются». [17]

Преосвященный Софония с заботой относился к домашнему положению подчиненного ему духовенства. В первый же год своего пребывания в Туркестанском крае, объехав всю епархию [18] и познакомившись с духовенством, он затем с точностью помнил всех членов семьи того или другого духовного лица, знал всех их по именам, знаком был с их бытом и с материальными нуждами. Многосемейных и нуждающихся при случае переводил на лучшие места, даже и без их просьбы, а для некоторых испрашивал значительные денежные пособия от казны, через посредство высочайшего военного начальства в Туркестане. Иным, особенно соборным диаконам и псаломщикам, помогал из собственных средств.

В отношении высшего военного начальства края Преосвященный умел поставить себя в положение, совершенно независимое и приличное святительскому сану. Генерал-губернатор Туркестана К. П. Фон-Кауфман относился к Владыке с особенным уважением и все его представления исполнял с обязательной готовностью и вниманием. Но и Преосвященный умел выражать на деле свое уважение к этому сановнику, облеченному от Монарха высшим доверием и полномочиями в крае.

Особенную любовь и расположение питал Преосвященный к военному Губернатору Семиреченской области Герасиму Алексеевичу Колпаковскому и его благочестивому семейству. Равно и от них пользовался любовью и уважением, доходившими до истинного благоговения к старцу-святителю. Достопочтимое семейство это горячими и искренними слезами почтило впоследствии кончину приснопамятного Архипастыря.

С лицами светского звания Преосвященный был вообще всегда любезен, внимателен, общителен и нередко посещал уважаемых им лиц и семейства, с которыми охотно сближался. У некоторых бывал восприемником детей от купели. На общественных и частных торжествах не отказывался бывать, в видах сближения с обществом. Любил принимать гостей и у себя, причем чествовал их скромным, но радушным угощением.

При всем том, Преосвященный не мог не усматривать в русском светском обществе Туркестанского края, особенно в образованном, многие вопиющие недостатки в нравственной жизни, как-то: равнодушие к религии, попрание священных супружеских обязанностей в соединении с распространением так называемых, гражданских браков, беспрерывные кутежи, карточная игра и неразлучное с этим разорение, жизнь не по средствам и, наконец, как горькие плоды этих беспорядков, лихоимство и хищение казны.

Глубоко скорбело сердце Архипастыря при виде этой мрачной картины упадка веры и нравственности в лучшей, более развитой части его паствы, а долг пастыря повелевал ему бороться с этим злом. Но здесь, где в большинстве своем люди военные, мнящие себя образованными в современном духе, прямое обличение могло послужить не всегда на пользу, а во вред, ожесточив еще более разнузданные, своевольные сердца. Здесь не годилось и обличение с церковной кафедры. И преосвященный Софония употреблял иной способ воздействия на эту часть своей паствы: он старался знакомиться и по возможности сближаться с начальниками управлений, полков и батальонов, убеждал их в частных беседах обратить внимание на нравственность своих подчиненных, строго преследовать между ними распущенность нравов и часто достигал своей цели: были начальники, искренне сочувствующие добрым намерениям Преосвященного и своим влиянием воздействовавшие на нравственную жизнь своих подчиненных.

Нередко Владыка и сам непосредственно обращался с домашним обличением и наставлением к лицам, которые нуждались в этом. Не всегда, конечно, слова Преосвященного правильно воспринимались заблудшими, и бывали случаи, когда Владыка выслушивал резкие, обидные возражения обличаемых им лиц. Но, несмотря на это, во второй, в третий и даже четвертый раз пытался беседовать с ними и только тогда оставлял их, когда окончательно убеждался в бесплодности своих стараний смягчить ожесточившиеся сердца. О таких он искренно скорбел и молился из глубины своего любящего сердца, но никогда не отзывался о них с презрением или негодованием.

Преосвященный Софония был прямодушен и никогда не перед каким лицом не стеснялся высказывать горькую правду. Таков он был даже в отношении высокопоставленных в служебной и общественной жизни особ. Эта резкость архипастыря многим не могла нравиться и нередко служила поводом к неудовольствию и нареканию на него. Но крупных и серьезных столкновений со светским начальством у него никогда не было. Вообще в среде туркестанского образованного общества Владыка пользовался полным уважением, как старец строгой жизни и архипастырь мудрый и учительный.

Православное простонародье в Туркестане, как уже было сказано, составляли чины войск Туркестанского военного округа, затем казаки семиреченского войска с семействами и крестьяне-переселенцы из российских и сибирских губерний. Военное сословие, находящееся в постоянных походах и передвижениях, не могло подлежать постоянному архипастырскому надзору и влиянию: оно оставалось на ответственности своих военных священников и начальников. И поэтому главное внимание Преосвященного было обращено на оседлых христианских жителей края: горожан, казаков и крестьян. В этой среде очень многое требовало деятельного пастырского наблюдения и исправления. [19] Всюду в городах и селах края было чрезвычайно распространено пьянство: в Туркестане пили все: и мужчины, и женщины, и старые, и молодые. Даже дети 10-12 лет усердно подражали в винопитии старшим. Поскольку прямым последствием пьянства всегда является распутство, то и на азиатской окраине этот недуг достиг, особенно среди казачьего населения, громадных размеров. И, как естественное явления при этих двух нравственных недугах, было равнодушие народа к религии и Церкви.

Для искоренения этих пороков преосвященный Софония действовал на паству и личными беседами, и наставлениями, и побуждением приходских священников к усиленной просветительской деятельности. Для этого при обозрении епархии Преосвященный останавливался во всех русских селениях, где даже не было ни церкви, ни часовни, долго и вразумительно беседовал с собравшимся народом, убеждал его к исправлению жизни, экзаменовал взрослых и детей в знании заповедей и главнейших молитв, учил правильно полагать крестное знамение и т. п. Даже в пикетах, [20] где не было оседлого ни русского, ни туземного населения, а в почтовом доме жило по несколько русских ямщиков, Владыка, особенно во время ночлегов, вел религиозные беседы с православными, часто далеко за полночь. К таким беседам он привлекал и встречавшихся на тот раз проезжающих русских, какого бы звания и пола они ни были. Так, одного молодого полковника, известного своим религиозным вольнодумством, Владыка, встретив на станции, заставил выслушать очень длинное и очень сильное обличительное против неверов слово. Дело было в жаркую южную ночь, в небольшой комнатке; беседа продолжалась часа три, так что бедный полковник, вспотевший и измученный, едва мог освободиться и уехать в дальнейший путь. А потом часто вспоминал об этой ночной проповеди, во многом поколебавшей, по его собственному признанию, прежние его антихристианские мнения и убеждения. «Сеянное на добрей земли,... плод приносит, и творит ово сто, ово же шестьдесят, ово тридесять». (Матф. 13, 23.)

Преосвященный Софония настоятельно внушал священникам усилить церковную проповедь и домашние собеседования с прихожанами, усерднее заниматься в школах, чтобы благотворно влиять на подрастающее поколение, и вообще во всеоружие пастырского звания выступить на борьбу с глубоко вкоренившимся нравственным злом. Вследствие энергичных настояний Архипастыря, туркестанское духовенство, до этого времени безмолвствовавшее на кафедре церковной и мало занимавшееся также частными беседами с прихожанами, активно занялось и церковным проповедничеством, и частыми беседами, и школами. В борьбе с пьянством в народе много содействовал владыке Софонии военный губернатор Семиреченской области Г. А. Колпаковский, сделавший распоряжение, чтобы в тех поселках и деревнях, где еще не построена церковь, ни под каким видом не открывать питейных заведений. Благодаря этим мерам пьянство в народе значительно уменьшилось, а с этим уменьшился и разврат. Словом, заботы и старания Преосвященного о возвышении народной нравственности, усердно поддержанные духовенством и высшим светским начальством, увенчались успехом.

Деятельным заботам преосвященного Софонии должно приписать также и увеличение числа церквей в Туркестанской епархии. Так как во всех областях Туркестанского края, как постройка новых церквей, так и поддержка уже существующих, а кроме того снабжение новоотстроенных церквей утварью, ризницею и всем, что необходимо для совершения в них богослужения, составляло неотложную потребность, на удовлетворение которой не имелось никаких фондов, [21] преосвященный Софония ходатайствовал пред Св. Синодом о том, чтобы во всех церквях и монастырях Российской Империи были учреждены кружки для сбора добровольных пожертвований на постройку церквей в Туркестанском крае и для снабжения их богослужебными принадлежностями. [22] Но, приняв во внимание происходящие при совершении богослужений неудобства от ношения в церкви большого числа кружек для существующих в то время различных сборов и в то же время признавая настоятельную необходимость устройства Православных храмов в Туркестанской епархии, Св. Синод определил: «Предписать всем епархиальным Преосвященным, через припечатание в журнале «Церковный Вестник», об открытии при церквах и монастырях подписи на сооружение православных храмов в Туркестанской епархии, с тем, чтобы собранные на сей предмет деньги, были высылаемы в Туркестанскую Консисторию». [23]

Таким образом, стараниями преосвященного Софонии в 1877 году (т. е. в год его смерти) число церквей в Туркестане достигло уже 42. Из новопостроенных церквей многие были освящены самим Владыкой.

Столь достохвальное служение преосвященного Софонии на далекой окраине было почтено в 1874 году Высочайшею грамотой, коею Преосвященный «во внимание к неутомимой пастырской деятельности и ревностной попечительности об устройстве вверенной ему паствы среди разноплеменного населения сопричислен к Императорскому ордену св. Владимира 2 степени большого креста».

МИССИОНЕРСКОЕ ДЕЛО В ТУРКЕСТАНЕ.

Труднейшим и менее успешным делом пастырского служения преосвященного Софонии было миссионерство. Исповедующие ислам сарты, таджики, киргизы, таранчи, дунгане составляли большую часть населения края. За ними следовали уже язычники: калмыки, сибинцы и торгоуты. Исламское население, вследствие сильного влияния на него ученых исламистских мулл и ходжей, менее всего было расположено к восприятию Евангельской проповеди. Да и по самому политическому положению Туркестанского края, еще не вполне спокойному, начать миссионерство между туземными мусульманами признавалось опасным, чтобы не подать этим повода к неудовольствию и волнению среди них. Поэтому активная христианская миссия в Туркестане при преосвященном Софонии была невозможной. Для миссионерства оставались доступными только язычники, живущие преимущественно в Семиречье. Для этих целей в Семиречье были открыты две миссионерские церкви - одна в станице Саркан, другая в г. Кульдже. Но для успеха миссионерского дела и здесь имелись многие серьезные препятствия. Как сказано выше, само открытие в Туркестане архиерейской кафедры было предпринято, кроме всего, с намерением развития миссионерского дела. Но в начале святительства первого Архипастыря Туркестанского миссионерское дело не имело нравственной поддержки местного правительства, которое было всецело занято делом благоустройства и умиротворения края, а нередко и серьезными военными действиями с беспокойными азиатскими соседями. [24]

Преосвященному приходилось самому изыскивать материальные и нравственные средства для начала миссионерского дела. Прежде всего, Владыка обратил внимание на Семиреченское православное Братство свв. мучениц Веры, Надежды, Любви и матери их Софии. Церковное братство это, состоящее при храме означенных свв. мучениц в г. Верном (ставшем при владыке Софонии кафедральным собором), было основано в 1869 году по инициативе генерала Колпаковского, с участием других христолюбивых и благотворительных особ. [25]

Мысль об учреждении Братства появилась вследствие принятия в 1868 году православной веры поселившимися в Семиречье китайскими эмигрантами (калмыками и сибинцами), крайне нуждавшимися в материальном пособии. Первоначальная цель Братства и была главным образом содействовать материальному развитию и устройству быта новокрещенных эмигрантов. Преосвященный Софония принял горячее участие и главное руководство в делах Братства.

Преосвященный решил начать миссионерские действия в окрестностях г. Верного, где проживало много переселившихся из Китая калмыков-язычников, а также среди языческого населения недавно присоединенной Кульджи. Но так как при этом невозможно было иметь специально предназначенных миссионеров, миссионерские обязанности были возложены на приходских священников. В Верном эти обязанности были возложены на кафедрального протоиерея и на священника Казанской Мало-Алматинской церкви, а в Кульдже - на настоятеля местной военной церкви.

В Верном преосвященным Софонией в обязанности миссионерам было вменено заняться духовным просвещением и устройством домашнего быта, прежде всего, эмигрантов-калмыков, которые были поселены близ города в так называемой Калмыцкой слободке. С ними проводились частые, почти ежедневные религиозные беседы, в праздничные и воскресные дни новообращенные приходили на богослужения в собор, но нередко служение вечерни и утрени совершались в устроенной в слободке малой часовне. Преосвященный любил иногда сам заезжать в Калмыцкую слободку и беседовать с ее насельниками. В скором времени калмыки хорошо устроились в домашнем быту, занялись хлебопашеством и огородничеством, а в познании главнейших истин веры и христианской нравственности едва ли не превзошли многих коренных русских и православных.

В отношении новообращенных Преосвященный требовал от миссионеров крайней осторожности и советовал не увлекаться количеством, справедливо утверждая, что лучше иметь немного, но истинных христиан, чем наполнять только списки новокрешенных плохими или сомнительными членами Церкви Христовой. Крещение каждого иноверца совершалось непременно по особой резолюции Преосвященного. Но и при таком, по-видимому стеснительном для миссионеров, отношении архиерея к миссионерству, ежегодно в Верном было просвещаемо святым Крещением от 30 до 50 человек калмыков обоего пола. Изредка крестились киргизы-магометане и евреи.

На средства Братства по благословению Преосвященного был открыт в Верном приют со школой для крещенных мальчиков-калмыков, которых на полном содержании братства было 15 человек. Приютом заведовал священник, преподававший (безмездно) детям и закон Божий. Некоторые из воспитанников приюта впоследствии для дальнейшего образования поступили в Верненскую классическую гимназию, а другие кончили курс в фельдшерских и ветеринарных школах или поступили на службу переводчиками родного языка в разные присутственные места области. Преосвященный часто посещал приют, присутствовал на уроках и на экзаменах. Кроме того, в архиерейском доме жили постоянно два-три мальчика-калмыка, которым первоначальную грамоту Владыка преподавал сам. Эти же мальчики были у него при служении посошниками, лампадчиками и проч.

Штатный миссионер по всей епархии был только один - ревностный и образованный священник Василий Покровский в станице Сарканской, Копальского уезда. Церковь в Саркане была действительно миссионерская потому, что она, собственно, и выстроена для новокрещенных эмигрантов, избравших эту станицу для своего жительства. В поселке том миссионером была основана школа для детей обоего пола, и дело христианского просвещения новокрещенных стало постепенно налаживаться. «Христианство сарканское очень слабо, - писал преосвященный Софония митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому Исидору в 1872 году. - Новообращенные только числятся христианами. Да и крестились они не в водах верования во Христа и Евангелие, коих никогда не знали и не знают, а в водах заявления согласия на принятие русского подданства. Впрочем, при усердном действовании здешнего миссионера, священника Покровского, в настоящее время многие эмигранты оставляют свои прежние верования и обряды и начинают ходить в церковь, постятся и принимают Таинства, а главное, почти все уже отдают детей своих в школы. Учащиеся кое-что понимают из катехизиса и истории и порядочно говорят по-русски, а это сильно влияет на родителей». [26] А уже в 1875, в годовом отчете Св. Синоду епископ Софония пишет: «Более отрадным явлением было более полное утверждение в истинах учения Христова и в правилах христианской жизни просвещенных в предшествующие годы эмигрантов из Западных областей Китая и поселившихся преимущественно в Саркане. Все, именовавшиеся китайскими эмигрантами, в отчетном году вошли наряду со всеми обитателями Саркана в казачье сословие, а дети новопросвещенных, в числе 23 мальчиков, обучаются в Сарканской школе так успешно, что 10 из них поступили в хор церкви сарканской, и при всех праздничных богослужениях поют довольно стройно не только по-русски, но и по-калмыцки, чем привлекают ко храму и службам не одних лишь присных и родных, живущих в одном с ними селении, но и других переселенцев из Китая, по преимуществу населяющих Копальский уезд». [27]

Преосвященный Софония охватывал своим вниманием и отеческой заботой самые дальние уголки епархии, где проживали прозелиты. Так, например, в Бахтинское укрепление, отстоящее от станицы Урджарской на 130 верст, Владыка нашел необходимым послать в 1875 году особого священника, вменив ему в обязанность донести Преосвященному о духовном состоянии всех живущих, как в укреплении, так и около него русских и азиатов. Оказалось, что в одной деревне, лежащей за укреплением и состоящей из 8 дворов киргиз и калмыков, принявших христианство еще в 1872 году, ни в одном доме, ни в юртах, ни в саклях не было ни одной иконы христианской, а на самих хозяевах ни одного крестика, и что все новокрещенные молились по-прежнему, тем же идолам-бурханам. «Сведав о сем, - писал епископ Софония, - я тотчас распорядился, чтобы, восполнив молитвенный в укреплении дом всем, чего в нем недоставало (а недоставало многого), немедленно освятить его и открыть в нем богослужения. Потом же, собрав все виды наглядной святыни, привезенной мною из Иерусалима, Афона, Киева и Москвы, собрав все иконы и картины с новозаветными изображениями, а крестиков шейных позаимствовав из здешнего братства, все это я отправил при бумагах к бахтинскому священнику с тем, чтобы он, раздавая кому что следует: иконы, образки и картины, объяснил, сколько возможно, все св. лики, на них изображенные, особенно же сообщил бы, по возможности, всем и каждому, краткое, но верное понятие о значении нашего христианского креста и о Распятом на нем». [28]

В Кульдже миссионеру вменено было в обязанность сближаться, по возможности с проживающими там китайцами-католиками, с целью постепенного привлечения их к переходу из латинства в Православие. Китайцев-католиков в Кульдже и окрестных деревнях было до 150 душ обоего пола. [29] На них Преосвященный прежде всего и обратил внимание и поручил миссионеру познакомиться с китайцами, беседовать с ними через опытного переводчика, а по возможности и самому изучить китайский язык. Китайцы-католики вскоре сблизились с русским священником, охотно слушали его беседы, начали даже приглашать исповедовать своих больных и петь литии над умершими; в праздничные дни и сами ходили в русскую церковь, и часто приглашали для служения молебнов русского священника в свою часовню. Так продолжалось до 1879 года. В этом году началось дело о передачи Кульджи Китаю. Когда окончательно стало известно, что Кульджа отойдет к Китайской империи, кульджинские китайцы-католики вдруг отшатнулись от русского священника, стали прятаться и всячески избегать контактов не только с ним, но и вообще с русскими. Происходило это из политических расчетов. Оставаться под русским владычеством, т. е. оставить свою родную землю и родной народ и перейти в русские пределы они не хотели. А перейдя в китайское подданство, им опасно было оказывать особенное расположение к русским, так как подозрительное китайское правительство могло впоследствии жестоко отомстить за это. Таким образом, политика явилась помехой возможному и быть может близкому уже переходу латинствующих китайцев в Православие.

Наибольшем же препятствием в успехе миссионерского дела в епархии являлось отсутствие времени у приходских священников для того, чтобы заниматься этим делом с должным прилежанием. Все они были обременены требоисправлением в своих обширных приходах, законоучительством в школах, должностями в Консистории, исполнением обязанностей благочинных, так что миссионерством могли заняться только на досуге. При таких условиях миссионерское дело в Туркестане не могло процветать, но все же именно преосвященным Софонией положено для этого доброе начало.

ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ СВЯТИТЕЛЯ.

Теперь остается сказать о частной, домашней жизни владыки Софонии в Верном.
Архиерейский дом в Верном заложен был еще в декабре 1873 года самим преосвященным Софониею, но окончательно выстроен он был только в сентябре 1877 года, т. е. за два месяца до блаженной кончины Святителя. Все время своего архипастырства в Туркестане он жил на наемных квартирах, очень тесных и неудобных, к тому же в зимнее время часто холодных, так что старец-Владыка нередко сидел в своей гостиной в меховой рясе и с муфтой в руках. Но лучшего помещения отыскать было в Верном невозможно. Однако Преосвященный был не взыскателен и с замечательным благодушием переносил эти неудобства, никогда не жаловался и не сетовал, а разве шуткой только говаривал: «Вот каков наш туркестанский юг: в комнате сидим в шубах!» Из этого понятно, что не было никакого комфорта в условиях жизни Владыки.

Лето он обыкновенно проводил на небольшой даче, принадлежащей эконому архиерейского дома, верстах в 9 от города. Там была небольшая пасека, густой лес и протекала не многоводная, но быстрая речка Алматинка. Преосвященный жил на даче в крошечном досчатом домике, состоящем из двух комнат. Перед воскресными и праздничными днями всегда приезжал ко всенощной в город и Литургию в эти дни служил непременно сам. Вставал он всегда в 5 или 6 часов утра, читал утренние молитвы с помянником, в 8 часов пил чай, не более двух чашек и только с небольшим кусочком просфоры. Затем занимался консисторскими делами или исправлением и приготовлением к новому изданию своих прежних сочинений. В час дня он обедал. Обед его состоял из двух или трех самых простых блюд. В особенности, после жизни в Италии, он любил макароны. Кушал умеренно, а вина выпивал во весь обед только одну рюмку хереса, выливая ее часто в стакан холодной воды. После обеда он не имел обычая отдыхать, а занимался чтением газет и журналов, а также книг, которые его интересовали. Затем в 5 часов он выпивал одну чашку чая, иногда заменяя чай свежими фруктами. Если жил в городе, то в 5 или в 6 вечера непременно, зимой и летом, выезжал на карете за город, всегда один. Там иногда выходил и гулял пешком по дороге. На обратном пути Преосвященний заезжал иной раз к кому-нибудь из священников, и всегда неожиданно, выпивал предложенную ему чашку чая или кофе, беседовал около часа и возвращался домой. Светских лиц он посещал преимущественно по праздникам после обедни. Часто в зимние вечера собиралось у него духовенство и близкие из светских лиц, и Владыка любил рассказывать про старые времена и про старых людей, которых он знал, и все его рассказы были крайне интересны. Но главное достоинство его, как собеседника, было то, что он говорил красноречиво, прекрасным языком и из каждого, рассказанного им самим или услышанного от других случая, даже самого обыкновенного, умел вывести полезное назидание. Во время этих вечерних собраний Преосвященный потчевал гостей чаем, фруктами и конфетами. Вино и закуски в это время никогда не подавались.

В прощеный день, после вечерни, к Преосвященному собиралось все духовенство, приезжали многие светские лица, предлагался чай и фрукты, а в заключение по бокалу шампанского. Затем все по обычаю «прощались» с Преосвященным, получали от него благословение и наставление на предстоящий подвиг поста и мирно расходились по домам.

Первую седмицу Великого поста он обыкновенно говел и сам служил ежедневно. В восемь часов вечера Владыка всегда ужинал, а затем удалялся в свою келью, где совершал продолжительное молитвенное правило: если не присутствовал при богослужении в церкви, то сам вычитывал вечерню, повечерье, полунощницу и утреню, без малейших сокращений, затем дневные каноны, положенные в каноннике на каждый день, вечерние молитвы, с прибавлением иногда акафистов. Затем в 11 часов ложился спать.

Для приема посетителей и всех желавших видеть его, Владыка не назначал определенных часов: всякий мог в любое время смело идти к Преосвященному, который непременно примет, выслушает, побеседует и отпустит с любовью. Нередко парадные двери архиерейской квартиры были открыты целый день. В передней не было ни лакея, ни келейника, и посетители прямо без доклада проходили к Преосвященному в гостиную или в кабинет. Часто на звонок у входных дверей Владыка сам поспешно выходил, отворял дверь и принимал пришедшего. Вообще вся обстановка жизни владыки Софонии была самая простая, незатейливая, как у обыкновенного монаха. В Туркестане некоторые священники держали себя менее доступно и имели обстановку красивее и богаче, нежели смиренный их Архипастырь.

Одевался Преосвященный дома просто: в старенькой полуряске и скуфейке сидел он и один принимал посетителей. Панагия и четки обыкновенно лежали перед ним на столе, вместе с книгами и бумагами, которыми завалены были и столы, и стулья, и диваны. К богослужению и для визитов Владыка надевал хорошую шелковую рясу и такое же полукафтанье. С домашними своими Преосвященный обращался просто, отечески-ласково, но за неисправность распекал, иногда даже очень строго. Но вся строгость ограничивалась только выговорами.

Святую четыредесятницу Владыка держал строгий пост, а в седмицы первую, четвертую и Страстную вкушал пищу только один раз в день, и потому к Пасхе сильно ослабевал, но всегда, несмотря на слабость, всю Пасхальную седмицу служил сам.

Воспитанник суровой и благочестивой школы начала IXX века, глубоко верующий христианин, от юности любитель монашества, преосвященный Софония был добрый инок-подвижник, глубокомысленный богослов, деятельный и учительный архипастырь. Сострадательный к ближнему человек, он обладал прекрасными качествами души, терпеливым и миролюбивым характером, добрым и некорыстным сердцем. И при конце жизни своей он мог вполне со Апостолом сказать: «Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох; прочее же соблюдается мне венец правды, его же воздаст ми Господь в день он, праведный Судия» (2 Тимоф. 4, 7-8).

Но может быть кто-либо из совопросников века сего, недоверчиво относящийся к человеческой добродетели, возразит: «Неужели не было у этого человека недостатков?» Конечно, как у всякого человека были недостатки и у преосвященного Софонии. Особенно в последние годы его жизни был заметен в нем один недостаток, происходивший исключительно от доброты его сердца и послуживший для него самого причиной многих тяжелых неприятностей и огорчений, сделавший годы его служения в Туркестане поистине многоскорбными для него. Недостаток этот - чрезмерная доверчивость к людям. Доверчивость преосвященного Софонии, желавшего во всех людях видеть одни только добрые, светлые стороны, бывала иногда чрезмерна: если он раз кому доверился, то впоследствии никакие уже поступки, хотя бы и непохвальные, доверенного лица не могли поколебать установившегося о нем мнения Владыки. Он делался в этом случае как бы слепым и глухим, но не притворялся таковым, а был в действительности: видел в известном человеке одно только хорошее. Пользуясь этим качеством, иные люди, вошедшие в доверие к Архипастырю, злоупотребляли этой доверчивостью и творили от его имени нелепые иногда вещи, умея ловко прикрывать свои действия от взоров доверчивого старца. Вследствие этого возникал иногда вокруг святительской кафедры ропот, кончавшийся не раз глубокими огорчениями для Преосвященного.

И другое бывало. Иные за доверие к ним Владыки, за добро, полученное от него, платили ему жестокой неблагодарностью. Они не только заводили вокруг Преосвященного интриги, пользуясь для ведения их его именем, но сами по самому ничтожному поводу совершали по отношению к Преосвященному дерзкие поступки и даже делались затем его противниками и врагами. Сколько горя перенес Архипастырь от этих людей, знало только его многострадальное сердце, да видел сердцеведец Господь. Вообще последние два года его жизни были для него особенно тяжелы по множеству скорбей, сильно повлиявших на его телесное здоровье и на состояние духа, и не мало послуживших к ускорению его кончины. [30]

Но несмотря на развившуюся телесную слабость, преосвященный Софония сохранил редкую в его лета постоянную работу мысли. Право правя слово истины устно, под конец жизни в Верном он подготовил к изданию и издал в 4-х томах свои сочинения: «Из дневника по службе на Востоке и Западе», «Современный быт и литургия христиан инославных, иаковитов и несториан с кратким очерком их иерархического состава, церковности, богослужения и всего, что принадлежит к отправлению их церковных служб, особенно же их литургии. С присовокуплением переводной записки о несогласии Церкви Армянской со Вселенскою Православною» (об этих трудах было сказано выше), а также «Слова и речи преосвященного Софонии, епископа Туркестанского и Ташкентского» в двух томах. [31]

16 сентября 1877 года исполнилось 50 лет со дня служения преосвященного Софонии Церкви Божией. Маститый юбиляр по этому случаю был возведен в сан архиепископа. День этот скромно был отпразднован в Верном духовенством и гражданами.

В день своего юбилея Преосвященный давал обед уже в новом архиерейском доме, куда он только что перешел на жительство.

КОНЧИНА И ПОГРЕБЕНИЕ СВЯТИТЕЛЯ.

Несмотря на нездоровье, престарелый Владыка продолжал по-прежнему заниматься епархиальными делами, служил и принимал посетителей. Окружающие его замечали только, что он сделался скучнее прежнего и часто говорил о смерти.

В продолжении наступившего Рождественского поста, именно после 20 ноября, Преосвященный исповедывался. Тогда же он составил вчерне свое духовное завещание.

25 ноября Преосвященный был совершенно по-видимому здоров и занимался обычными делами. В 5 часов вечера, по обыкновению, ездил в карете за город. В 8 часов ужинал, а в 11, после обычного молитвенного правила, отошел ко сну, оставив в кабинете на столе переписанное в тот же день набело духовное завещание, которое в нескольких местах исправил своей рукой, но не подписал.

В 12 часов ночи Преосвященный внезапно почувствовал себя плохо и приказал послать за врачом. Явилось их двое. Осмотрев Владыку, они дали лекарство. Владыка успокоился и уснул. Но около половины седьмого утра Преосвященный вдруг приподнялся на постели, перекрестился и прерывающимся голосом, но ясно и довольно громко начал читать «Символ веры», произнес: «...Чаю воскресение мертвых», и с этими словами скончался...

Присутствующие при этом эконом архиерейского дома и келейник, пораженные неожиданностью кончины, стояли безмолвные и в слезах... Скончался Владыка тихо, не содрогнувшись ни одним мускулом. Кончина постигла преосвященного Софонию внезапно, но была истинно мирная и безмятежная.

В семь часов утра 26 ноября 1877 года, в день, когда Православная Церковь празднует память Святителя Иркутского Иннокентия, соборный колокол в городе Верном возвестил осиротевшей пастве о кончине первого Архипастыря Туркестанского, высокопреосвященнейшего Софонии. Надо заметить, что этот же день ровно 78 лет назад был днем его рождения. [32]

По облачении по чину тела усопшего Святителя и положении его на стол в зале архиерейского дома [33], в 9 часов утра 26 ноября совершена была соборне большая панихида в присутствии военного Губернатора, генерал-лейтенанта Колпаковского, генералитета и множества народа, толпившегося и в комнатах, и на лестницах дома, и даже в ограде.

28 ноября в 3 часа по полудни, совершен был вынос почившего Архипастыря из архиерейского дома в Кафедральный собор. Гроб несли протоиереи и священники. Ордена Святителя на подушках несли офицеры. Крышку гроба также несли офицеры. На всем пути печального шествия стояли шпалерами войска, пехота и кавалерия. Военный оркестр играл гимн: «Коль славен Господь наш в Сионе». Его сменял другой оркестр, игравший похоронный марш. Печальный перезвон колоколов раздавался во всех церквах. Стечение народа было громадное: собрались не только горожане, но и множество жителей окрестных казачьих станиц и поселков. Даже сарты, киргизы, калмыки и другие инородцы в своих разноцветных своеобразных костюмах, верховые и пешие, с обнаженными головами, густыми толпами наводняли улицы и площади, по которым двигалась похоронная процессия. Расстояние от архиерейского дома до собора около трех верст, и на всем этом пространстве непрерывным строем стояли войска и толпился народ. День был теплый и ясный. По дороге, для пения литий, процессия останавливалась четыре раза.

На другой день, 29 ноября, в 9 часов утра совершена лития, после нее - Литургия, отпевание и погребение усопшего Святителя. Могила Преосвященному устроена в соборе, у стены, за правым клиросом. Весь генералитет, все военные и гражданские чины, городское управление, парад от войск и множество народа присутствовало в церкви. Служба была продолжительная и торжественная. Во время отпевания молящиеся плакали. Кафедральным протоиереем произнесено весьма прочувственное слово. По окончании отпевания гроб Святителя внесен был в алтарь и обнесен вокруг престола. При выносе из алтаря гроб принят был на руки военным Губернатором и другими военными и статскими генералами, и ими несен до могилы. При опускании гроба в могилу в народе раздались громкие рыдания, заглушавшие последние исходные песни почившему Архипастырю. В могиле был устроен каменный склеп, заложен кирпичом, засыпан землей. Над могилой преосвященного Софонии поставлено деревянное надгробие, а за ним благолепный резной киот с келейными иконами усопшего, перед которым горела неугасимая лампада. Сорокоуст по преставившемся Архипастыре служился и в соборе, и во всех церквах епархии, настоятели которых своевременно были извещены консисторией о кончине Владыки.

Память о преосвященном Софонии доныне жива в основанной им епархии, о которой он, конечно, молится теперь у престола Всевышнего.

Из печатных трудов преосвященного Софонии известны следующие:

1. «О несогласии церкви Армянской с Вселенскою Православною. Составлено одним православным христианином и напечатано с прибавлениями и примечаниями. Перевод с греческого Софонии, епископа Новомиргородского». Одесса, 1867 г.
Этот перевод сочинения Патриарха Константинопольского Констанция I (1830-1834 гг.) был первым литературным трудом преосвященного Софонии, потерпевшим неудачу. Преосвященный Софония свой перевод (под заглавием «Записки о несогласии...») представил в феврале 1852 г. графу Н. А. Протасову с просьбою напечатать его «как полезное пособие для исторического изучения Армянской церкви и как немаловажное средство к самому сближению сей церкви с Православною». Но митрополит Московский Филарет, получив перевод от Протасова на свое рассмотрение и заключение, дал мнение, что это с повреждением переведенная статья из 2-й книги Муравьева «Грузия и Армения» и потому не нужна и не полезна»... [34] Впоследствии, уже в сане епископа, преосвященный Софония все-таки напечатал свой перевод в Одессе в 1867 году под вышеприведенным заглавием.

2. «Несколько слов и речей с присовокуплением притчи о неправильном домостроителе». Херсон, 1870 г. (с портретом преосвященного автора).

3. «Слова и речи». Томы I и II С.-Петербург, 1876 г. Сюда вошли изданные в 1870 г. «Слова и речи» с объяснением притчи о неправедном домоправителе.

4. «Современный быт и литургия христиан инославных, иаковитов и несториан с кратким очерком их иерархического состава, церковности, богослужения и всего, что принадлежит к отправлению их церковных служб, особенно же их литургии. С присовокуплением переводной записки о несогласии Церкви Армянской со Вселенскою Православною». С.- Петербург 1876 г. (504 стр.)

5. «Из дневника по службе на Востоке и Западе». С.-Петербург, 1874 г. (307 стр.)

6. «Молитва и речь 8 июля 1875 года в г. Верном». Омск, 1875 год.

7. «Взгляд православного на папскую торжественную мессу в день Рождества Христова, в базилике св. Петра». С.-Петербург, 1863 г. (Отдельное издание статьи, помещенной в журнале «Странник» за 1861 г. м. декабрь.)

8. «Сведения о иаковитах». (Журнальная статья в «Страннике» за 1863 г. м. июль, отд. II, стр. 1.)

9. «О Литургии иаковитов». (Там же, за 1863 г., м. август, отд. II, стр. 39.)

10. «Несторианский праздник в честь трех греческих учителей». (Журнальная статья в «Церковном Листке» при «Духовной беседе» за 1866 г., стр. 83.)

11. Три письма его к преосвященному Иннокентию Херсонскому. (В «Христианских чтениях» за 1887 г.)

12. В «Духовной беседе» помещен ряд статей преосвященного Софонии под заглавием «Первый день в Иерусалиме» (за 1864, 1865 и 1867 гг.).

Из неизданных трудов преосвященного Софонии известны:

Грамматика сиро-халдейского языка и обширный русско-сирийский словарь (собственноручно переписанный преосвященным Софониею). «Оба эти труда, - говорит в своих воспоминаниях протоиерей Михаил Путинцев, - хранились у Преосвященного в рукописях еще в Верном, и он предполагал принести их в дар, - не помню, Академии ли Наук, или Санкт-Петербургской Духовной Академии. Исполнилось ли это предположение Архипастыря, мне неизвестно». [35]
В декабре 1849 г. Св. Синодом было поручено о. Софонии (тогда ректору Подольской семинарии - с 1839 г.) составить Герминевтику, которая и была им составлена (но где теперь - неизвестно).
Сохранились в рукописи его доклад, записка и письма по делу о присоединении несториан, а также переводы: писем несторианских митрополитов, пяти документов несторианского митрополита Мар-Иосифа и литургия св. Иакова и иаковитов. Все эти последние рукописные труды преосвященного Софонии в рукописных копиях пожертвованы в библиотеку С.-Петербургской Академии Высокопреосвященнейшим митрополитом Исидором в 1878 г. [36] - именно:
Первая рукопись:
а) Доклад Софонии, епископа Новомиргородского, викарии Херсонской епархии Его Высокопреосвященству Наместнику Кавказскому о цели прибытия в Тифлис несторианского митрополита Мар-Иосифа, именно: о введении между сирохалдеями православия через крещение народа ассурийского по православному обряду православными русскими священниками и о заведении между сирохалдейскими несторианами школ в духе народно-православном под руководством православных наставников.
б) Записка епископа Софонии к генералу Черняеву по поводу дознания подлинности представленных митрополитом Мар-Иосифом Наместнику бумаг и дознания расположения самого несторианского Патриарха Мар-Шимона относительно принятия Православия.
в) Объяснение епископа Софонии по поводу желания несторианского Патриарха о заведении православных школ между турецкими айсорами и присылки православных священников для крещения несторианского народонаселения. (Преосвященный Софония говорит здесь о необходимости дать движение делу о присоединении несториан к православию и заключает, что в противном случае народ несторианский, уступая роковой необходимости, мало-по-малу будет сродняться с мыслью о протестанстве, и, наконец, непременно и безусловно сделается весь протестанствующим прозелитом.)
г) Два письма епископа Софонии к митрополиту Исидору о занятиях его в Тифлисе по поводу присоединения несториан к православию и переводы писем несторианских митрополитов.
д) Перевод пяти документов, представленных Кавказскому Наместнику митрополитом Мар-Иосифом по приезде своем в Тифлис.

Вторая рукопись:
а) Литургия св. ап. Иакова (чин). Перевод с греческого с предварительным суждением о Литургии ап. Иакова» и проч.
б) Письмо архиепископа Софонии к митрополиту Исидору о неготовности объяснительной записки к литургии еп. Иакова и взамен ее краткая записка от 16 мая 1863 г.
в) О иаковитах - записка эта составлена в 1853 году и потом в исправленном и добавленном виде напечатана в «Страннике» за 1863 г. III, отд. II стр. 39.
г) Сирийская литургия св. Иакова, брата Божия, в том виде, как сократил ее в 1503 г. католикос Мар-Григорий.

На сирохалдейский язык им перведены и переписаны: «Краткий катехизис» и «Священная история».

С сирохалдейского древнего языка на русский им переведены: «Двенадцать слов Нестория, содержащих изложение его верования о Боге и о воплощении Сына Божия, писанное им по желанию монахов» и «Диспут между Несторием и Кириллом, читаемый ежегодно в церквах несторианских в праздник Трех вселенских учителей (Феодора, Диодора, Нестория)».

Примечания:

1 - При составлении жизнеописания кроме прочих источников использовались воспоминания протоиерея Михаила Путинцева «О покойном архиепископе Туркестанском Софонии», опубликованные в журнале «Душеполезное чтение» 1884 г. ч. III и IV.

2 - Однако, в исключительных случаях владыка Софония впоследствии строго запрещал священникам Туркестанской епархии что-либо брать от своих прихожан. Так, например, было им наказано саркандскому священнику в отношении эмигрантов, состоящих из китайских католиков, а также в отношении дунган и таранчей, отрешающихся от прежних своих верований и усердно посещающих православные храмы. Безмездное окормление имело значительный успех среди прозелитов. (РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 712).

3 - Селение, расположенное близ границы с Персией.

4 - Викарный епископ Матрана Мар-Хнанишу Мар-Денха прежде имел местопребывание в селении Тиссе в Ноджийском участке Турецких пределов, в 1860 году разграбленном и опустошенном мусульманами. С 1861 года проживал в селении Кюйласар Эриванской губернии.

5 - Разговор происходил 22 декабря 1861 года.

6 - Абуна (значит отец наш), - этим именем называются представители высшей иерархии (патриарх, митрополиты и епископы) в несторианской церкви.

7 - Матранами в Сирохалдейской церкви называют митрополитов. В Сирохалдейской Церкви два Матрана - один в Турецких владениях (Сардийский), другой в Персидских (Урмийский). Здесь имеется в виду Матран Сардийский Мар-Хнанишу, что стоит во главе несториан, проживающих в Турции. Так же, как и Патриарх, Матран Сардийский принимает особое имя Хнанишу, становясь матраном. Слово Хнанишу состоит из хнан или ханаан - благословенный и Ишу (Иисус) и значит благословенный Иисусом. [Примечание относится ко времени исследования положения несториан архимандритом Софонией].

8 - Мар-Иосиф - коадъютер Мар-Хнанишу и его будущий преемник, возведенный уже в достоинство митрополита, но не принявший еще именя Мар-Хнанишу.

9 - Впоследствии архимандрит Софония писал в Св. Синод об уклонении отца Михаила от своих обещаний содействовать ему в деле доставлением нужных сведений.

10 - Братья Мелики (мелик - от арабского малик - царь, название владетельных феодалов местного происхождения в Армении и Азербайджане в 13-16 вв. ) - православные айсоры из Кюйласар. Отец их Мелик Алаверды оказал значительную услугу России в Персидскую войну, за что признан был Русским Правительством в звании Мелика, пожалован Майором и пользовался по смерти пенсиею в 300 червонцев.

11 - Бывали такие, например, случаи: один майор по случаю высокоторжественного дня отдал приказ по гарнизону своего укрепления, чтобы к Литургии и молебну войска прибыли в церковь в 1 час по полудни, а священник в это время начал бы Литургию. Сколько священник ни упрашивал майора отменить такое распоряжение, не согласующееся с уставом церкви, но не мог его уговорить. Однако Литургию священник начал в 10 часов, т. е. насколько было возможно позже. Ни к Литургии, ни к молебну воинство не явилось. На другой день майор объявляет священнику строгий выговор за неисполнение вчерашнего приказа, и выговор этот объявляется священнику на крепостном плацу, с барабанным боем, публично, при собрании всех воск гарнизона. Другой воинский начальник, под угрозой наказания по законам военного времени, требовал от священника, чтобы он не служил на воскресные дни всенощной, а Литургию с молебном оканчивал в полчаса. Третий, боевой полковник, терпеть не мог церковных проповедей и строго приказал священнику, кроме возгласов и ектеньи «ни слова не говорить в церкви». Все это практиковалось в Сыр-Дарьинской области до приезда преосвященного Софонии.

12 - РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 502.

13 - Там же.

14 - Вот что сообщал о малороссийских переселенцах Семиреченской области второй архипастырь Туркестанский, преосвященнейший Александр (Кульчицкий) в письме от 1881 года: «Я недавно возвратился из поездки на оз. Иссык-Куль. Прелестнейшая и богатая местность! Как прекрасно устроились здесь переселенцы - хохлы! В каком довольстве они живут! Но к чести их нужно заметить, что и Бога не забывают. Где нет церкви, там непременно имеются молитвенные дома, обширностью и убранством далеко превосходящие казенные военные храмы, например хоть бы в Чекменте, Борохудзире и многих других местах. Не только при каждой церкви, но и при каждом молитвенном доме я нашел певческие хоры, поющие несколько своеобразно, пожалуй, но стройно, гармонично и с примерным усердием. В тех же хохлатских деревнях я был поражен следующим явлением: школы нет, а между тем все почти подростки мужского и женского пола грамотны, некоторые очень бойко и правильно читают на клиросе, все без исключения знают молитвы и важнейшие события из священной истории. «Откуда, - спрашивал я, - откуда
у вас премудрость сия?» - «Да от батька», - отвечали мальчики, «Да от матки», - отвечали девочки». Религиозностью и любовью к грамотности отличаются малороссийские переселенцы и в Сибири.

15 - РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 502.

16 - Там же.

17 - РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 497.

18 - Владыка Софония не только в первый год своего служения в Туркестане объехал всю епархию, но, как видно из его годовых отчетов Св. Синоду, он и в последующие годы старался объезжать все церкви Туркестана.

19 - Бывало, что российские переселенцы перенимали в быту некоторые черты у туземцев. Так, в 1886 году епископ Туркестанский Неофит писал: «В казачьем выселке Любавинском в церкви я слушал молебен св. Архистратигу Михаилу. [...] Несмотря на рабочее время, к молебну собралось довольно казаков, из которых иные пришли в киргизских халатах; счел нужным пристыдить таких, что мало дорожат казацкой честью и в храм Божий приходят в магометанской одежде». (РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 1163.)

20 - Пикетами в Туркестанском крае в конце XIX столетия назывались почтовые станции. Прежде, в менее мирные времена, на пикетах стояло по 10 или 15 сторожевых казаков, для конвоирования почты и проезжающих.

21 - Часто освящение отстроенных уже церквей замедлялось за отсутствием иконостаса, т. к. своих иконописцев и резчиков в Туркестане еще не было. Преосвященный входил в сношения с иконными мастерами: казанскими, омскими и тобольскими, которые и выполняли заказы епархии.

22 - Рапорт преосвященного Софонии в Св. Синод от 31 октября, 1875 г.

23 - РГИА, ф. 796, оп. 156, д. 1235.

24 - Так, например, Хивинский поход 1873 года и покорение Коканского ханства в 1874-85 г.

25 - Из братчиков-учредителей Семиреченское братство весьма много обязано бывшему русскому консулу в Кульдже К. П, Павлинову (сын астраханского протоиерея).

26 - РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 497.

27 - РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 608.

28 - Там же.

29 - Интересна история этой маленькой католической общины. По преданию и убеждению самих кульджинских китайцев-католиков, они не кто иные, как окитаевшиеся потомки тех русских пленников, которые в 1675 году, в царствование царя Алексея Михайловича, были взяты китайцами в пограничном русском городе Албазине, и, отведенные в Пекин, вместе со священником Димитрием, составили в столице Китая Пекине особое предместье, называвшееся русскою сотней. [См. житие св. Иннокентия Иркутского.] Китайцы не стесняли русских пленников в исповедывании ими Православной веры. Но вот у русских умер священник, и они пожелали выписать из России нового, на что китайское правительство не согласилось. Тогда некоторые из русских очень резко высказались по этому поводу перед китайскими властями, за что несколько семейств пленников были выселены в Кульджу, служившую для центрального Китая местом ссылки. Это было в конце XVIII столетия, и с того времени, без пастыря, а следовательно без наставления в законе Божием, эти ссыльные и их потомки постепенно утратили чистоту учения Православной Церкви, хотя и сохранили за собой имя христиан, а затем легко сблизились с китайцами-католиками, которых по всему Китаю, также и в Кульдже было немало. Сблизившись же с католиками, потомки русских пленников наконец постепенно смешались с ними, как посредством взаимных брачных связей, так и в особенности вследствие того, что в Кульдже, до магометанского восстания в 1860 годах, у китайцев-католиков были свои священники, даже природные китайцы, воспитанники иезуитской коллегии в Пекине, которые, по свойственному иезуитам искусству в деле пропаганды, не оставляли без внимания одиноких, лишенных православного пастыря потомков русских пленников и без затруднения обратили наконец всех их в латинство. Во время подчинения Кульджи русскому владычеству там у китайцев была своя убогая часовня, богослужения в которой, за неимением латинского священника, совершались грамотными китайцами, частью на китайском языке, а частью на окитаянном латинском.

30 - «Здоровье мое крайне расстроено во всех отношениях, - писал преосвященный Софония в Правительствующий Синод в 1874 году, - по единогласному отзыву врачей, пользующих меня здесь - в Верном, другого средства не осталось для восстановления и укрепления сил моих, как консультация с известными медиками столичными. Кроме того, по делам службы очень немало встречается разного рода сомнений и недоразумений, относительно коих весьма желательно бы лично воспользоваться советами и наставлениями от Высокопреосвященнейших членов Святейшего Синода и особенно от Его Сиятельства Г. Синодального Обер-Прокурора. Вследствии сего приемлю смелость смиреннейши просить Святейший Правительствующий Синод об отпуске меня из Туркестанской епархии в конце
нынешнего года для побывки в Москве и Петербурге, - об отпуске на 4 месяца, с 6 августа по 6 декабря, с удержанием всех окладов, полученных мною». [РГИА, ф. 796,оп. 155, д. 163].

31 - Изданы в С-Петербурге в 1876 году.

32 - Достойно внимания то, что преемником преосвященного Софонии по Туркестанской кафедре стал епископ Александр (Кульчицкий), происходивший из того же благочестивого рода, из которого происходил Святитель Иркутский Иннокентий (Кульчицкий). Это может говорить о том, что Святитель Иннокентий молитвенно содействовал становлению Туркестанской епархии и покровительствовал ее основателям.

33 - Домашняя церковь тогда еще была не достроена.

34 - Собрание сочинений митрополита Филарета, т. III, стр. 452.

35 - В библиотеку С.-Петербургской Академии, насколько известно, эти рукописи преосвященного Софонии не поступали, и где теперь находятся - неизвестно. Не в Академии ли Наук?

36 - Подробное описание этих рукописей помещено в «Сердечном привете» - сборнике статей, изданных в память 50-летнего святительского служения митрополита Новгородского и С.-Петербургского Исидора 11 ноября 1884 г., С.-Петербург, 1884 г., стр. 117-118.

Добавить комментарий