Николай Ивлев
ЭТНОГРАФ ИЗ РЫН-ПЕСКОВ
Мои родители жили в маленьком пристанционном поселке Шунгай Урдинского района Уральской области. Население его – не более пятидесяти семей – русские и казахи бывшей Букеевской Орды. Школы в поселке не было, лишь подготовительный класс, после окончания которого детей отвозили в более крупные населенные пункты, препоручая родственникам или близким знакомым.
Достигнув школьного возраста, я с большим желанием стал посещать подготовительный класс. Нас было около двадцати человек – русских, украинских, казахских мальчишек и девочек – возрастом от семи до девяти лет. Класс помещался в деревянном доме. Я до сих пор помню его. Издали красивый – с высокой шатровой крышей из теса, большие окна с распахнутыми ставнями, резными наличниками и карнизом. Вблизи же выглядел стареньким. Из щелей между покоробленными досками просыпалась опилочная засыпка. Это внизу, в цокольной части дома. А под крышей давным-давно не было опилок. Два ряда досок – внутренняя и наружная обшивка – служили слабым препятствием морозу и ветру. В классе всегда было свежо, хотя в громадной голландской печке не переставал плясать огонь, и ее металлическая обойма обжигала наши руки.
Немолодой казах, почти старик, был нашим учителем. Высокий, худой, с интеллигентными тонкими чертами лица, жидкой седой растительностью на голове и небольшой бородкой, он всегда ходил в черной косоворотке с длинным рядом белых пуговиц. Поверх косоворотки иногда надевал старенький, измятый, как и брюки, пиджак. Его костюма, как видно, не касалась женская рука. Сам же хозяин не обращал внимания на свой немудреный гардероб.
Не помню его имени. Кажется, мы называли его просто «мугалим-ака». Он был мягким, добрым человеком, никогда не повышал голоса. Не в меру расшалившегося ученика просил быть внимательным. А когда кончалось необыкновенное спокойствие учителя, он подходил к непослушнику, осторожно брал его за ухо, наклонял над партой или подводил к доске и велел стоять перед классом до перерыва. Никакого звонка, предупреждающего о начале или конце урока, не было. Мугалим-ака сам определял продолжительность урока и перерыва по реакции учеников или по своему усмотрению, редко обращаясь к карманным часам. Они были огромные, к брюкам прикреплялись тонким ремешком. Когда раскрывалась крышка часов, раздавались мелодичные звуки.
Я почему-то не помню, чтобы у нас были учебники. Наверное, их не было. Мугалим-ака писал мелом на доске, а мы переписывали карандашами его записи в тетрадки.
Весь учебный год мугалим-ака втолковывал нам азы арифметики. Когда в следующем году меня отвезли в поселок Нижний Баскунчак и я стал ходить в первый класс, то на удивление товарищам свободно владел двумя арифметическими действиями.
С помощью глобуса, который был в классе, мугалим-ака объяснил нам, что земля круглая, что кроме нашего поселка Шунгай и Москвы, о существовании которой мы уже знали, есть еще множество населенных пунктов. География была, видимо, слабостью учителя. Он первый рас-сказал нам, что в далекой Африке живут черные люди - негры, водятся львы, жирафы, слоны, что на земном шаре много недостаточно изученных мест. Вот тогда-то я впервые от него услышал имя Салиха Бабаджанова, нашего земляка, который изучал родные степи, и оно почему-то сразу приобрело для меня ореол таинственности и поэтому запомнилось. Нередко я приходил в класс значительно раньше положенного времени. Мугалим-ака уже сидел за столом и читал старенькую книгу. На входящих он смотрел поверх не менее старых очков в проржавевшей металлической оправе. Он кивал на приветствие учеников и вновь углублялся в чтение. Когда все были в сборе и начинали шуршать тетрадями, устраивали возню, мугалим-ака прерывал чтение, осторожно вкладывал книгу в брезентовую сумку, которую носил вместо портфеля.
Спустя несколько лет, когда многие из нас закончили пять-шесть классов, мой товарищ Савмын Рамазанов как-то дал мне почитать две книги. Из их длинных на¬званий мне запомнились два слова «географическое общество». Значение слова «общество» я понимал как не-кое сборище людей. Книги оказались интересными. В одной рассказывалось о поездке какого-то ученого на гору Богдо, которую рано утром в ясную погоду можно видеть с водонапорной башни Шунгая. О горе Богдо я не только много слышал, но и сам бывал у ее подножия. Во второй книге говорилось о каменной статуе, найденной в Рын-песках у Ханской Ставки. Я знал, что Рын-пески находятся где-то недалеко от Шунгая, если идти на восток, а Ханская Ставка - это поселок, районный центр, который после революции стали называть Урдой. Отец иногда бывал там по делам. Статья о каменной статуе была написана Ходжой Бабаджановым. О нем-то и рассказывал мугалим-ака. Книги вызвали у меня интерес к чтению описаний различных путешествий, к истории, географии. Внешний вид прочитанных книг показался мне знакомым.
В Букеевской Орде наш мугалим-ака был некогда известен своей ученостью, у него было много книг. Досуг всегда проводил за чтением. В молодости общался с учеными-казахами.
От Савмына Рамазанова я узнал, что учитель скончался, а эти две книги - из его собрания. Вполне возможно, что их обладателем когда-то был Ходжа Салих Бабаджанов. Мугалим-ака мог быть с ним в близких или родственных отношениях и унаследовать его библиотеку. То, что Бабаджанов имел издания Русского географического общества, вне сомнения: автору высылались обязательные экземпляры. Год смерти Бабаджанова и время чтения книг географического общества мугалимом-акой, когда он учил нас, разделяли 37-38 лет. Срок не такой уж большой для жизни книг.
В седьмом классе я прочитал книги «О чем говорят курганы» Н.К. Арзютова, «Детство человечества» В. К. Никольского. Эти две книги, статьи Ходжи Бабаджанова и неизвестного мне автора «Горы Богдо» взбудоражили мой мальчишеский ум. Наши заволжские степи Западного Казахстана перестали быть скучными, пустынными. Куда ни глянешь - всюду видны курганы, и мне очень хотелось раскопать хоть один из них.
Я бредил раскопками. Но как-то дед предупредил меня, что раскапывать курганы запрещено. Еще до революции у села Новониколаевка Астраханской губернии крестьяне заинтересовались одним курганом. По его склону пролегала дорога. Когда по ней ехала телега, раздавался необычный глухой звук - под курганом была пустота. Как-то двое мужиков решили копать, чтобы выяснить, нет ли там спрятанных Мамаем сокровищ (в Заволжье происхождение курганов приписывают только хану Мамаю). Рыли ночью. Об их раскопке узнали волостной и полицейский пристав. Нагайками отхлестали мужиков и объяснили, что есть царское запрещение. Раскапывать курганы могут только ученые по специальному разрешению. «И теперь нельзя»,- за-ключил дед свой рассказ. Но меня это не устраивало, во-первых, потому, что сейчас царское запрещение не должно оставаться в силе, так как оно царское, а во-вторых, нет полицейских и волостного. Значит, нагайкой никто не отстегает.
Однажды, взяв лопату, я пошел с непоколебимым намерением - раскопать. Курган находился в двух-трех километрах. Копать начал на вершине, на площади не более квадратного метра. После первого штыка встретился слой пепла с кусочками древесного угля и дробленых, обуглившихся костей - проза. На второй штык не докопал - стала мучить жажда, потому как стоял нестерпимый летний зной, и я отправился восвояси. На этом закончилась первая и последняя попытка раскопки кургана.
В те же годы мое воображение занимал и Ходжа Бабаджанов. Не раз слышал, что у горы Малое Богдо находится могила какого-то ученого-казаха. Я почему-то был уверен, что речь шла о Салихе Бабаджанове. Вероятно, многое мог бы рассказать о нем мой первый учитель – «мугалим-ака». Но его давно не было в живых. Может быть, кто-то из потомков Салиха Бабаджанова хранит семейные предания? Но где их искать? Единственный путь познания - книги и архив, старые издания географического общества и не менее старые дела канцелярской переписки чиновников Букеевской Орды с властями Оренбургского генерал-губернаторства. Скупые строки с упоминанием имени Салиха Бабаджанова я собирал по крупицам. Я долго шел этим путем, и он привел меня к написанию краткого, далеко не полного биографического очерка о Бабаджанове...
В шестидесятых годах прошлого века в столичных газетах и «Записках Русского географического общества» появились корреспонденции за подписью никому не известного автора - Ходжи Мухамеда Салиха Бабаджанова. По содержанию статей читатели поняли, что место постоянного жительства автора - Ханская Ставка. Статьи и заметки касались этнографии, археологии и быта казахов Букеевской Орды. Они представляли большой познавательный интерес для читателя того времени, способствовали взаимопониманию русского и казахского народов. В современной историографии Казахстана упоминаются только три-четыре статьи Бабаджанова, представляющие научный интерес. О самом авторе известно лишь то, что он работал переводчиком.
В Центральном государственном архиве Казахской ССР хранятся «Формулярный список о служебном достоинстве Киргизской Орды хорунжего Бабаджанова», «Дело об определении на службу в пограничную комиссию хорунжего Бабаджанова», «Прошение Бабаджанова об увольнении со службы» и «Дело об отправке депутации казахов в С-Петербург» [41] . Эти документы, а также протоколы заседаний Совета Русского географического общества и статьи Бабаджанова при комплексном их изучении дают некоторое представление о личности исследователя из Рын-песков.
__________________________________
1.Все цифровые сноски даются на список источников, опубликованных в конце книги.
Ходжа Мухамед Салих Караулович Бабаджанов ро¬дился в 1830 году в семье есаула Внутренней Киргизской Орды. Его отец, несомненно, был человеком прогрессивных взглядов. Стремясь дать образование детям, он посылает старшего сына Каббулсына в только что открытый в Оренбурге Неплюевский кадетский корпус - военное училище. Это было невероятной смелостью для казаха того времени. Каббулсын поехал в числе трех мальчишек-казахов Букеевской Орды. Только двое из них заканчивают училище, в том числе Каббулсын. К сожалению, он умер очень молодым.
Затем едет в Оренбургский кадетский корпус и второй сын - одиннадцатилетний Салих, окончивший русско-казахскую школу в Букеевской Орде. Салиха зачисляют в «азиатское отделение», где готовились переводчики для работы в административных и военных учреждениях.
Любознательный юноша много читает, пользуясь здешней богатой библиотекой. Круг его книжных интересов - история и быт соотечественников Волго-Уральского междуречья со времени хазарского каганата. Здесь же он прочитал исторические сочинения Карамзина, Голикова, Щербакова, Миллера. Постоянно следил за изданиями географического и археологического обществ, просматривал газеты и столичные журналы. Хорошо знал «Капитанскую дочку» и «Историю Пугачевского бунта» A.С. Пушкина и труды своего кадетского учителя B.В. Григорьева, который продолжительное время занимал пост председателя Оренбургской пограничной комиссии.
В октябре 1851 года Салих закончил кадетский корпус в чине хорунжего. Перед выездом на место назначения в награду за «надлежащие успехи в науках» он получил 45 рублей 27 копеек на обмундирование и 21 рубль 42 копейки - пособие, как сын бедных родителей. Оренбургская пограничная комиссия выдает ему подорожную для проезда на почтовых лошадях к месту назначения.
Молодой хорунжий возвратился на родину и занял должность переводчика в Ханской Ставке. Спустя семь лет он получает повышение в чине. Сотник Бабаджанов работает советником Временного Совета по управлению Внутренней Киргизской Ордой. К этому времени он уже женат, имеет детей. Мизерное жалованье принуждает его заниматься в свободное время хлебопашеством, огородничеством и скотоводством.
Служебные обязанности переводчика, а затем и советника были связаны с частыми разъездами по кочевьям казахов, встречами с чабанами и баями, купцами и чиновниками, солдатами и офицерами.
Иногда приезжали петербургские ученые. Последние писали о Букеевской Орде, нередко получая нужные сведения у Бабаджанова, а недостающие поручали ему собирать. Но статьи людей, бывающих наездом, были поверхностными. В связи с этим, видимо, и появилась у Бабаджанова мысль самому взяться за перо. Личное многолетнее знакомство с малоисследованной во всех отношениях территорией Букеевской Орды, глубокое знание психологии народа, условий жизни и быта, преданий и песен обязывали его восполнить, хотя бы частично, существующие пробелы.
И вот начиная с 1860 года в газетах «Северная пчела», «Санкт-Петербургские ведомости», «Деятельность» появляются одна за другой его статьи «Заметка киргиза о киргизах», «Заметка киргиза о житье-бытье и участи его родичей», «Аппеляция киргиза к публике» и другие.
В I860 году Салих Бабаджанов в составе казахской депутации побывал в Петербурге. От Оренбургского края было послано 10 человек, в том числе двое от Букеевской Орды - Губайдулла Исенбаев и Салих. Сопровождавшему депутацию предписывалось показать им Эрмитаж, Арсенал, дворцы, Монетный двор, минералогический и зоологический музеи, Публичную библиотеку, Ботанический сад, Академию художеств, литейный и стекольный заводы и «другие замечательные учреждения, если будет время. По вечерам же будете посещать с ними (депутацией – Н.И.) театры или везите их гулять на острова; сверх того сделайте с ними поездки в Кронштадт, Петергоф, Царское село, Павловск, Гатчину, осматривая всегда все достойное любопытства».
В Петербурге Салих прожил с 31 июля по 24 августа I860 года. За это время он посетил не только места, предусмотренные программой, но и осмотрел Пулковскую обсерваторию, катался на пароходе, а главное - завел полезные и интересные знакомства. Он сблизился с этнографом Павлом Ивановичем Небольсиным, который дал следующую характеристику Салиху Бабаджанову: «...25 лет, с правильным, не скуластым, но матовым и несколько темноватым лицом, с прекрасными большими глазами и с иссиня-черными волосами, которых он на голове не бреет. Бабаджанов владеет изящной русской речью, говорит бойко и красноречиво, разумеется, когда предмет разговора сильно его затронет. Несмотря на «духовность» своего происхождения, он кончил свое образование в Неплюевском кадетском корпусе и носит казачью форму.
Из бесед с ним я мог понять, что его сердечно затрагивают особенно два предмета - один, всем нам общий, - наша юстиция и уездные жрецы Фемидовы, а другой - зловредность невежественной татарской пропаганды между киргизами и развращение народа примесью к учению корана суеверных поверий и преданий» [32].
В первую же неделю пребывания депутации в Петербурге с членами ее знакомится Чокан Валиханов, живший там с начала года. В письме от 9 августа 1860 года он сообщает родителям: «С неделю как прибыла депутация султанов из Оренбурга, возглавляемая Мукан-Султаном , их всего 8-9 человек. Сегодня они должны быть представлены императору. При них переводчиком при¬ехал казахский султан, офицер Альмухамед Сейдалин . Жакуп его хорошо знает, видел его в доме Ахмета. Башкен-ханум прислала мне привет» [1].
Люди, ранее незнакомые, оказавшись вдали от родины, ищут встреч и быстро сближаются. Такова житейская психология. Услыхав о приезде в Петербург группы ка¬захов, Чокан, естественно, поспешил познакомиться с земляками. Пристав Плотников, сопровождавший депутацию, писал, что с Чоканом «лично познакомился в Петер¬бурге и провел несколько самых приятных вечеров» [33].
Конечно, Чокан познакомился и с Салихом, тем более что тот по своему развитию был незауряден для своего времени. Неизбежность встречи Чокана с Салихом не вызывает сомнения, хотя ни тот, ни другой не упоминают о ней в своих письмах и статьях.
Впоследствии в известной работе «Записка о судебной реформе», впервые опубликованной в 1904 году, Чокан писал: «В «Северной пчеле» 1860 года один молодой киргиз г. Бабаджанов описал необыкновенно ярко учение в татарских школах Букеевской Орды». Здесь следует лишь отметить, что Чокан Валиханов допустил неточность: статья Бабаджанова опубликована не в 1860, а в 1861 году в четвертом номере названной газеты.
Салих Бабаджанов был лично знаком с востоковедом В. В. Григорьевым, который считал его «способным и замечательно развитым» человеком.
Не раз печатался Бабаджанов в «Известиях», «Записках» и «Этнографических сборниках» Русского географического общества, сыгравшего в прошлом веке громадную роль в изучении России и ее окраин. В это общество Салих высылает наиболее интересные плоды своего увлечения - этнографические предметы и археологические находки.
Полезная деятельность периферийного исследователя-одиночки не остается незамеченной. В феврале 1862 года Совет Русского географического общества избирает его членом-сотрудником по отделению этнографии и в
______________________________________________
2. Мукан-Султан – представитель тургайских казахов.
3. Штабс-ротмистр, один из образованных казахских офицеров, брат ученого Т. Сейдалина – автора ряда работ о хозяйстве и культуре казахов.
4. Брат Чокана.
5. Жена Ахмета Джантюрина. Чингиз Валиханов (отец) сватал их дочь за Чокана. По объяснению Чокана, он отказался, так как предназначенная ему невеста «была влюблена в моего брата и писала к нему в это самое время часто нежные послания» (из письма к А. Майкову) [1].
этом же году награждает серебряной медалью «за исключительное содействие трудам отделения и доставление статей о быте киргизов и разных этнографических предметов» (из отчета общества за 1862 год) [23].
На заседаниях географического общества не раз зачи¬тывались и обсуждались его работы, например, статьи «О Рын-песках» и «О каменной бабе, найденной в киргизской степи».
Как собиратель предметов древности Бабаджанов становится известным во всей Волго-Уральской степи. К нему поступали сведения о находках и нередко сами находки. Так, например, 18 июня 1862 года до него дошел слух, что в песках Джангыз-Чагыл найдена каменная статуя. Он срочно выезжает на место находки, опасаясь, чтобы она не была разбита невежественными людьми. К его приезду уже кто-то действительно успел нанести повреждения статуе.
Находка каменной статуи в песчаных просторах Прикаспия - чрезвычайно редкое явление. Она, по словам Бабаджанова, «в глазах простодушных киргизов показалась чем-то чудесным. Они даже заподозрили в истукане присутствие таинственных сил и чудесного свойства исцелять недуги... успели возыметь какое-то набожное уважение. Только мой личный пример неуважения и объяснения, что это, должно быть, калмыцкий идол или надгробный памятник, могли их разуверить в неосновательности их догадок». За несколько часов до его приезда казахи показывали находку муллам, которые, дабы скрыть свое невежество, «потолковав между собой, разъехались по домам, чтобы найти ей объяснение в духовных книгах» [14]. Бабаджанов делает опрос обстоятельств обнаружения необычной находки, производит измерение и описание ее. Статуя грубой работы по белому камню. Высота два аршина, ширина 0,75 и толщина 0,25 аршина . Изображена сидящая женщина с косичкой на спине, держащая «какой-то полуцилиндрический» предмет.
Статую Салих перевозит в Ханскую Ставку к себе во двор и подробно описывает находку. Этнографическое отделение географического общества обращается к нему с просьбой выслать статую в адрес общества и собрать образцы казахских песен и причитаний, а также народных способов лечения больных [23]. Этнографические и археологические находки Бабаджанова помещаются в музеи. Я был в Эрмитаже. Там видел археологические и старинные предметы из Букеевской Орды. Вероятно, некоторые из них собраны в свое время Салихом Бабаджановым.
У себя на родине в Рын-песках Салих регулярно получал столичные газеты и журналы, был информирован о последних научных открытиях,
____________________________________
6. 1 аршин – 71,12 сантиметра.
новостях техники и литературы. Семья росла, содержать ее становилось все труднее. И Салих решает в конце 1862 года уйти в отставку, чтобы заняться своим хозяйством. Но вскоре вновь возвращается на государственную службу, убедившись в иллюзорности своих планов. Через некоторое время в «Санкт-Петербургских ведомостях» появляется его статья «О развалинах города, найденного близ форта № 1 на Сыр-Дарье».
По наблюдениям за жизнью казаков и казахов он пишет статью «Спор уральских казаков с киргизами Внутренней Орды», опубликованную в газете «Деятельность» за 1868 год. В последующее десятилетие он также печатает ряд журнальных статей, в частности о коневодстве в Букеевской Орде. А когда в Ташкенте стала выходить «Туркестанская туземная газета», посылает в нее различные корреспонденции. Он является членом Вольного русского экономического общества.
Умер Салих Бабаджанов около 1898 года.
Почти одновременно с Чоканом Валихановым в полный голос заговорил он в защиту человеческого достоинства казахов, призывал улучшить их тяжелое положение. Особенно его тревожила большая смертность местного населения от эпидемий. Возмущали дикие способы лечения, применяемые невежественными муллами и знахарями.
Бабаджанов был ревностным поборником дружбы на¬родов и отмечал, что казахи в результате общения с русскими жадно воспринимают элементы культуры цивилизованного мира.
Нужно было обладать в то время большим мужеством. чтобы публично клеймить невежество мулл и разоблачать, «как низка и нетверда степень знания и понятия наших ордынских законоведов магометанской религии». В этом взгляды Салиха совпадают с убеждениями Чокана Валиханова, который состоял «в личной вражде с аллахом».
Частная и общественная жизнь Ходжи Мухамеда Салиха Карауловича Бабаджанова может представить интерес для дальнейших исследований, которые приоткрыли бы еще одну страничку из истории русско-казахских отношений второй половины прошлого века. Архив Бабаджанова утрачен. А может быть где-то лежит в ожидании своего открывателя?
Первая глава из книги Н.П. Ивлева «Находки краеведа» (Алма-Ата, «Казахстан», 1977)
