Фактически французская интервенция на юге России началась. В Одесский порт прибыли французские суда с небольшим числом французской пехоты. Во главе их стоял французский генерал Бориус. Они познакомились в моем присутствии. Я представил Гришина-Алмазова Бориусу, который сказал, кажется, по поводу украинствующих - Ваши друзья - наши друзья. Но мы драться не будем. На это Гришин-Алмазов ответил:
- На это мы и не рассчитываем. Драться будем мы.
Бориус спросил:
- А что Вам нужно от меня?
- Несколько офицеров-французов.
- Зачем?
- Затем, чтобы они были свидетелями того, как мы будем драться.
Бориус очень обрадовался.
- Назначаю вас военным губернатором Одессы".
Генерал Бориус потребовал от петлюровцев, чтобы они очистили город. Получив отказ, он полностью доверился Гришину-Алмазову и его добровольцам. Французы оказали белым только огневую поддержку со своей эскадры. Инициатива Гришина увенчалась полным успехом. Через сутки Одесса была полностью взята под контроль добровольцами, а петлюровцы отошли к северу и встали полукольцом вокруг города. Бориус был очень рад, что при занятии Одессы не была пролита французская кровь, и с тех пор стал полностью доверяться во всех делах новоиспеченному "диктатору Одессы".
Дел же у "диктатора", как и в бытность его военным министром ВСП, было невпроворот... Необходимо было налаживать гражданскую жизнь в Одессе, выбрать вместе с Шульгиным ответственных лиц для занятия министерских должностей в создаваемом одесском "правительстве", покончить с бандитизмом и уголовщиной на улицах города и, самое главное, необходимо было немедленно занять уезды, прилегающие к городу, выйти на стратегический простор и начать наступление на Херсон, Николаев и другие южные части Новороссии, прилегающие к Черному морю. Между тем генерал Бориус, получив приказание от своего высшего командования занять лишь Одессу, категорически отказался развертывать дальнейшее наступление и запретил выполнять эту операцию добровольческим частям. Связь между Екатеринодаром, Новороссийском и Одессой была очень плохая, донесения и распоряжения приходили с большим опозданием. Деникинское командование питалось различными слухами о происходящем в Одессе, в частности, о стремлении образовать там какое-то особое "правительство" для юго-западной России.
Чтобы разобраться на месте во всех этих вопросах, 15/28 декабря Деникиным был послан в Одессу генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский, помощник главнокомандующего Добровольческой армией.
Вот что писал затем Лукомский: "В Одессе я нашел обстановку довольно сложной.
"Генерал Бориус мне сказал, что в ближайшем будущем ожидается прибытие в Одессу генерала Д"Ансельма, который примет командование над всеми союзническими войсками, направляемыми на юг России; что он, конечно, будет иметь исчерпывающую директиву и что тогда будут устранены все недоразумения".
Ясно было, что до приезда генерала Д"Ансельма совершенно бесполезно убеждать генерала Бориуса изменить характер его действий, ибо он точно руководствуется полученной им инструкцией. Во внутренние дела по управлению в Одессе и в распоряжение о мобилизации в городе Одессе генерал Бориус не вмешивался, предоставляя генералу Гришину-Алмазову полную самостоятельность. Но из слов генерала Бориуса я понял, что представители различных общественных групп, находившихся в Одессе, очень недовольны полным подчинением русской администрации в Одессе генералу Деникину и состоящему при нем Особому совещанию и неоднократно ему заявляли, что власть в Одессе необходимо построить на автономных началах, так как управлять всем из Екатеринодара невозможно.
Из доклада генерала Гришина-Алмазова я узнал, что он вследствие постоянного перерыва сообщений с Новороссийском и необходимости наладить в Одессе правительственный аппарат образовал при себе особый орган для разрешения возникающих вопросов в составе отделов: гражданской части, торговли и промышленности, морского, юстиции, народного просвещения, путей сообщения, финансов, продовольствия и контроля.
Из дальнейшего доклада ясно выяснилось, что и генерал Гришин-Алмазов полагает необходимым, основываясь на мнении представителей общественных кругов и различных организаций, иметь в Одессе особое автономное правительство, которое должно руководствоваться лишь общими директивами от генерала Деникина.
Мотивами для такого предположения Гришин-Алмазов выставил: отсутствие должной связи с правительством (Особым совещанием) генерала Деникина; совершенно исключительное значение Одессы в торгово-промышленном отношении и в отношении правильного направления деятельности морского транспорта через правления пароходных обществ, которые все сосредоточены в Одессе; исключительное значение Одессы в смысле установления товарообмена с заграницей; особое значение Юго-Западного края, который (по мере освобождения от большевиков) будет тяготеть к Одессе, и, наконец, необходимость представителю главнокомандующего самому иметь право распоряжаться распределением денежных ассигнований, пользуясь имевшейся в Одессе экспедицией заготовления денежных знаков, так как опять-таки при отсутствии связи с Новороссийском и Екатеринодаром не будет никакой возможности своевременно испрашивать необходимые кредиты.
Затем генерал Гришин-Алмазов указал еще на то, что местные условия в Одессе и на юго-западе России настолько отличны от района действия Добровольческой армии на Северном Кавказе, что решать вопросы, относящиеся до Новороссии, в Екатеринодаре вряд ли будет возможно, - вследствие невозможности своевременно знать в Екатеринодаре о том, что делается в Одессе.
Я, соглашаясь с трудностью решать все вопросы, касающиеся Одессы и Юго-Западного края из Екатеринодара, категорически отверг допустимость образования в Одессе какого-то автономного правительства, которое своими мероприятиями могло бы совершенно разойтись с тем направлением основных вопросов, которое будет проводиться генералом Деникиным через состоящее при нем Особое совещание.
Я указал, что вопрос должен был быть разрешен так: действующее при Гришине-Алмазове совещание должно быть сохранено, но исключительно в качестве совещательного органа, без правительственных функций, кои принадлежат лишь самому Гришину-Алмазову в пределах предоставленных ему полномочий. Для неотложных и непредвиденных расходов он должен испрашивать достаточный кредит.
В случаях неотложной необходимости или перерыва связи с Новороссийском и Екатеринодаром он должен самостоятельно принимать решения, донося немедленно генералу Деникину.
Это решение, ставшее, конечно, сейчас же известным в Одессе и впоследствии (1/14 января 1919 г.) подтвержденное телеграммой генерала Деникина, не удовлетворило многих из общественных деятелей, некоторые политические организации, пароходные общества и торгово-промышленные круги".
Генерал Гришин-Алмазов, как и ранее в Омске, тоже стал быстро неугоден многим из этих "кругов" в Одессе.
Вот что вспоминал об этом В.В.Шульгин: "Этого было достаточно для моего личного "зигзага". По времени он обозначился в начале 1919 года, когда я мог наблюдать в Одессе еврейскую работу против Добровольческой армии, персонифицировавшейся в лице талантливого генерала Гришина-Алмазова. При нем я был, так сказать, на ролях "действительного тайного (и явного) советника". Это было, как известно, во время французской интервенции. Разложение пришедшей в Одессу французской армии было сделано в значительной мере антибелым жужжанием Одессы-мамы. А ведь никаких погромов еще тогда не было".
Тем временем Алексей Николаевич Гришин-Алмазов решил навести элементарный порядок в Одессе, избавить ее от распоясавшихся бандитов, которые устроили в городе настоящий "тихий погром". Помимо крупной буржуазии и остатков аристократии, которые обкладывались "данью и служили объектами воровских налетов, жертвами одесских воров частенько становились и добровольческие офицеры, которых бандиты обычно подкарауливали при выходе из ресторанов, театров и кабаре, для того чтобы ограбить, избить или убить их.
В ответ на бандитский террор военный губернатор Одессы объявил войну бандитам. В предместья Одессы, где в основном располагались бандитские "малины", были введены воинские подразделения и броневики. Бандитов нещадно расстреливали на месте преступления. Начались широкомасштабные облавы на одесских "жиганов", во время которых "отстреливались" все подозрительные.
В интервью газете "Одесские новости" в январе 1919 года Гришин-Алмазов сетовал: "То, что происходит сейчас в Одессе, внушает серьезные опасения... Одессе в наше безумное время выпала исключительная доля - стать убежищем всех уголовных знамен и главарей преступного мира, бежавших из Екатеринослава, Киева, Харькова".
Борьба Гришина против бандитизма была столь жестокой, что "король" одесской уголовщины Мишка Япончик (послуживший впоследствии прообразом Бени Крика из "Одесских рассказов" И.Бабеля) направил губернатору Одессы умоляющее письмо-просьбу. В нем были такие строки: "Мы не большевики и не украинцы. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем". Но генерал не принял бандитского предложения...
Прочтя письмо Япончика, Гришин-Алмазов сказал Шульгину:
- Не может диктатор Одессы договариваться с диктатором уголовных. И ничего не ответил ему.
Война продолжилась. Для широкомасштабных облав стали использоваться французские и греческие солдаты из союзнических войск. Вскоре было закрыто 44 притона бандитов, которые именовались буфетами, паштетными, трактирами...
С тех пор на Гришина-Алмазова уголовные устроили охоту - его машину стали обстреливать. Один раз это случилось, когда он ехал с В.В.Шульгиным. Охоту устроили также на гришинского министра внутренних дел А.И.Пильца, бывшего иркутского губернатора.
Еще один подобный случай описал Шульгин:
"Я жил далеко, на так называемой Молдаванке. Место скверное. Но там мне отвели уютный двухэтажный домик. Верхний этаж занимал я с семьей. Нижний - так называемая Азбука*. Это было общежитие из молодых офицеров, которых я посылал иногда, а вместе с тем они меня охраняли, были вооружены винтовками.
** "Азбука" - конспиративная информационно-разведывательная сеть, созданная в годы Гражданской войны В.В.Шульгиным. - М.И.
Итак, Гришин-Алмазов приказал подать машину. Машина подкатила к входным дверям Лондонской гостиницы. В это время раздался залп по дверям. Одна пуля засела в притолоку. Гришин-Алмазов загремел:
- Машина, потушить фары!
Фары потухли. Мы сели в машину и помчались. Благополучно доехали до моего домика на Молдаванке. Гришин-Алмазов поехал к себе. Через несколько минут я услышал выстрел невдалеке. Я сбежал вниз и скомандовал:
- В ружье!
Гришина-Алмазова обстреляли. Они побежали. Все стихло. В руках у них была шина от машины, пробитая пулями.
- Мы нашли это недалеко.
Еще через некоторое время позвонил телефон.
- Да, это я, Гришин-Алмазов, меня обстреляли недалеко от вас, но в общем благополучно.
На следующий день я узнал, засада была недалеко от моего дома на Молдаванке. После залпа шофер круто свернул в проулок. Так круто, что Гришин-Алмазов вылетел из машины. Но успел вскочить обратно и доехал домой".
Для собственной безопасности Гришин-Алмазов, как только стал у власти в Одессе, набрал себе конвой, или охрану из семидесяти человек. Обратимся опять к воспоминаниям Шульгина:
- "Эти семьдесят человек были набраны из татар и подчинялись Масловскому, тоже из татар. Где их откопал Гришин-Алмазов, не знаю. Но они все во главе с Масловским принесли на Коране присягу защищать Гришина-Алмазова. И все время, пока он был у власти, за ним неотступно, тесно за спиной, шел татарин с винтовкой, который убил бы всякого, кто бы покушался на Гришина-Алмазова".
Шульгин вспоминает такой случай, красноречиво свидетельствующий как о конвойских нравах, так и о личности самого Гришина:
"В передней, надевая шинель, он еще говорил о Ницше, но, выйдя на крыльцо, сказал:
- Простите, мне необходимо нацукать свой конвой.
___ ______
"Цукать" было необходимо, потому что ночью эти татары убили одного из своих. Он что-то украл. Кража у татар хуже убийства.
Странно, я не помню, какими словами Гришин-Алмазов "цукал" свой конвой. Но я помню звук его голоса, трещавший вроде пулемета. И помню лица этих татар: они были бледны, как будто действительно попали под пулемет.
Мне невозможно это понять, чем он их так напугал. Это кончилось очень быстро. Мы сели в машину, и разговор о Ницше продолжался. Я понял, что он, Гришин-Алмазов, настоящий диктатор. Он имел какие-то гипнотические силы в самом себе, причем он бросал гипноз по своему собственному желанию. Никогда, например, он не пробовал гипнотизировать меня. Наоборот, ему приятна была моя свободная мысль. Но адъютанты его, их у него было четыре, конечно, состояли под его гипнозом, хотя и не чувствовали этого. Впрочем, из них, из четырех, один постоянно сидел на гауптвахте.
Применял он, я бы сказал, какой-то мирный гипноз к людям, его посещавшим. Сколько бы их ни было, он принимал всех. С часами на руках. Прием продолжался три минуты. Полминуты уходило на здоровканье (рукопожатие), две минуты на изложение дела. И еще полминуты, когда он говорил:
- Все, что вы сказали, чрезвычайно интересно. Прошу вас изложить это письменно. До свидания!"
Помимо борьбы с уголовщиной, Гришину-Алмазову, естественно, приходилось бороться и с разнообразным революционным подпольем, окопавшимся в Одессе, - большевиками, анархистами, эсерами, бундовцами, украинскими националистами и прочими. Нередко это подполье настолько сплеталось с бандитскими элементами, что невозможно было различить - где кончается обычная уголовщина, а где начинается политический террор. Яркий пример этому - совместная деятельность того же Мишки Япончика (Моисея Винницкого), Григория Котовского и Анатолия Железнякова (матроса Железняка) в борьбе с белой властью и французскими интервентами, борьбе, не гнушавшейся никакими средствами, вплоть до ограбления банков и тайных убийств из-за угла.
Вот тут-то особенно пригодился Гришину-Алмазову его "Особый татарский отряд", который стал самым подходящим исполнителем бессудных приговоров, которые генерал предпочитал окружать атмосферой таинственности. Видя нарастание бандитско-большевистского террора, "одесский диктатор" начал действовать такими же методами.
Вспоминает Шульгин: "Он мог делать дела, для которых название было подобрано позже большевистскими газетами. Называлось это "бессудные убийства". Таких убийств насчитывалось одиннадцать. У диктатора была на этот счет своя теория.
- Чем их устрашить? Они пускают все средства в ход, в том числе подпольные приговоры, и затем следуют таинственные убийства. Неугодных им лиц они уничтожают. Причем убийц найти нельзя, никакое следствие не помогает. Даже пытки. Вот я и отвечаю им тем же. Находят человека. Убит. За что? Почему? Тайна... Никто не может ручаться за свою жизнь. Выползает нечто безличное, неведомое. Тайна! Говорят, что это я. Но не все ли равно? А может быть, это и не я. Важно, что завелась смерть, которая видит. Но ее увидеть нельзя. Тайна!
Я понимал, конечно, что такие штучки заведут его далеко. Однако в нем было какое-то внутреннее убеждение в своей правоте".
Старший адъютант генерала, подпоручик Б.Д.Зернов, записывал в своем дневнике 21 февраля 1919 года:
- "Много шума сейчас вокруг имени Масловского по случаю расстрелов без суда. По ликвидационным спискам отправлено на тот свет немало людей. Одесса все видит, все знает, и вокруг этих событий, естественно, поднялся страшный шум со стороны "демократии". Горы протестов, особенно потряс Одессу "расстрел 11-ти". Это группа большевиков, переданная татарами для ликвидации французской контр-разведкой".
Так называемая "группа одиннадцати", в составе которой была известная международная революционерка Жанна-Мари Лябурб, входила в подпольную Коллегию иностранной пропаганды при Одесском обкоме КП(б)У, проводила пропаганду среди французских войск в Одессе и готовила восстание на кораблях французского флота. Она была полностью разоблачена в подрывной деятельности и расстреляна 16 февраля /2 марта 1919 года.
В начале января 1919 года в Одессе обосновался штаб французской дивизии во главе с генералом Д"Ансельмом, сменившим генерала Бориуса. Во всех политических вопросах Д"Ансельм следовал советам своего начальника штаба полковника Фрейденберга (Фредамбэра в другой транскрипции. - М.И.). К этому времени консул Эмиль Энно, крайне доброжелательно относившийся к Добровольческой армии и отлично осведомленный во всех местных делах, был отстранен от дел, и политика французского командования резко изменилась. Тем не менее Гришин-Алмазов обращается на этот раз к генералу Д"Ансельму с заявлением о необходимости безотлагательно расширить зону, занимаемую союзными войсками и добровольческими частями, до линии Тирасполь-Раздельная-Николаев-Херсон, указывая, что с занятием этой линии достигается связь с Бессарабией и ликвидируется наступивший в Одессе продовольственный кризис.
Генерал Д"Ансельм на это заявление Алмазова ограничился только предложением к петлюровцам очистить указанную зону и пригрозил, что в случае неисполнения этого требования французы вынуждены будут применить силу.
Ввиду большой удаленности Одессы от Екатеринодара и массы недоброжелателей Гришина там из числа тех, кто "растерялся" при первом наступлении петлюровцев, а затем перебрался в кубанскую столицу и теперь клеветал там на него, усложнились отношения генерала и с командованием Добровольческой армии. Чтобы как-то наладить ситуацию, Шульгин пишет письмо председателю Особого совещания при главнокомандующем генералу А.М.Драгомирову, где пытается объяснить и доказать необходимость действий Гришина в Одессе, в том числе и причины печатания своих "одесских" денег. Драгомиров, кажется, понял это, как понял и генерал Лукомский, побывавший с инспекционным визитом в Одессе. Но недоброжелатели не унимались, не складывались отношения Гришина и с новым французским командованием. Масло в огонь подливал один из "общественных деятелей" Одессы, член партии конституционных демократов М.С.Маргулиес (после падения Одессы он подвизался в качестве министра торговли в Северо-Западном правительстве генерала Н.Н.Юденича и проводил там подобную же провокационную политику).
В конце концов генерал Деникин для усиления своего влияния в Одессе назначил туда главнокомандующим генерал-лейтенанта Александра Сергеевича Санникова, бывшего при гетмане Скоропадском городским головой Одессы, а следовательно, хорошо знакомого с местными условиями. Гришин-Алмазов должен был остаться его помощником и военным губернатором города. Как писал Шульгин, Алексей Николаевич, "который обладал бешеным темпераментом, был разъярен приездом Санникова. Однако наличие в нем настоящей офицерской дисциплины помогло ему укротить свой нрав. Он подчинился Санникову. Но я понял, что если Гришин-Алмазов не смог справиться с затруднениями, возникшими в Одессе, то Санников, старый и безвольный, доконает дело. Так оно и вышло".
По прибытии в Одессу 27 января /9 февраля Санников нанес визит генералу Д"Ансельму, который долго не мог понять, по какому праву генерал Деникин делает назначения в районе, занятом французскими войсками". В лице Фрейденберга генерал Санников встретил полное непонимание и нежелание сотрудничать. Тем не менее Д"Ансельм посоветовал Санникову сохранить при себе Гришина-Алмазова. Санников сейчас же встретился с Гришиным и консулом Энно, и начал совместную работу.
Тем временем положение в Одессе и прилегающем районе продолжало усугубляться. С севера и запада на Одессу вновь повели наступление отряды бандитствующих атаманов Григорьева и Грекова, негласно поддерживаемых большевиками. Советские агенты искусно вели пропаганду среди французских моряков и солдат с призывами к мятежу против своих офицеров. Подпольная типография издавала газету "Одесский коммунист" на французском языке, распространявшуюся среди войск интервентов, и среди них началось скрытое брожение. Не понимая сложившейся обстановки, французское командование запретило проводить мобилизацию населения в одесской зоне под эгидой Добровольческой армии, а решило ограничиться формированием так называемых бригад-микст, то есть смешанных русско-французских бригад, набранных на добровольной основе, не подчиняющихся командованию Добровольческой армии и в форме "применительно к французской, без погон".
Естественно, что Деникин усмотрел в этом ущемление национального достоинства России, как он его понимал, и в своей телеграмме от 8/21 февраля 1919 года категорически запретил генералу Санникову принимать какое-либо участие в формировании таких частей. Для непосредственного командования отрядом добровольцев, сформированным Гришиным-Алмазовым, Деникин присылает в Одессу в январе толкового и храброго генерала - Николая Степановича Тимановского с группой офицеров-марковцев. В марте 1919 года, несмотря на запрещение французских оккупационных властей и с негласного одобрения Гришина-Алмазова и Санникова, Тимановский объявляет мобилизацию офицеров и формирует пятитысячную Отдельную Одесскую стрелковую бригаду и занимает с ней район Очакова. Отношения между представителями Добровольческой армии в Одессе и французским командованием напряглись до предела...
* * Тимановский Н.С. (1889-1919) - генерал-майор, участник русско-японской и первой мировой войны. С декабря 1917 г. - в Добровольческой армии. Помощник, а затем командир 1-го офицерского пехотного генерала Маркова полка. С ноября 1919 г. - начальник офицерской генерала Маркова дивизии. Скончался от сыпного тифа 18 декабря (ст. стиля) 1919 г. в Ростове.
Гришин-Алмазов по-прежнему работает в тесной связке с Шульгиным и пытается как-то нормализовать внутреннюю жизнь в Одессе. Характерен его разговор с ним по поводу так называемой украинизации. Вспоминает Шульгин: "Помню, что как-то зашел разговор об образовании. По поводу гимназий Гришин-Алмазов спросил меня:
- Как вы обошлись тут с украинствующими? Ведь при Скоропадском в Одессе вводили украинский язык. Это недопустимо.
- Очень просто, Алексей Николаевич. Все тут только в волшебной букве "у". Отбросьте ее, и от Украины будет только Краина, или край. Отбросьте украиноведение, получится краеведение - весьма полезный предмет..."
В итоге, в одесских гимназиях преподавание продолжилось на русском языке, но желающие могли заниматься дополнительно украинским. Таких оказалось всего двое - дети Шульгина.
Гришин ведет очень насыщенную и интенсивную жизнь. Примерно в это время он встречается с прибывшим в Одессу английским супершпионом Сиднеем Рейли (1874-1925), со знаменитой актрисой Верой Холодной.
Французское командование окончательно запуталось в создавшейся в Одессе сложной обстановке. Не зная, на кого положиться, оно выслушивает предложения различных политических партий и группировок, окопавшихся в Одессе, затем начинает переговоры с украинской Директорией в лице атамана Грекова, с целью найти силы для противодействия большевикам (а тем временем петлюровский атаман Григорьев уже переметнулся к ним и его части вошли в состав 1-й Заднепровской дивизии советского Украинского фронта, ведшего наступление на Одессу, Херсон и Николаев).
На французском флоте в Черном море начались волнения. Вспыхнул открытый бунт на линейных кораблях "Мирабо", "Жюстис", "Жан Барт", миноносцах "Фоконно", "Мамелюк", крейсере "Брюи" и флагманском корабле "Вальдек Руссо".
10 марта, после недели упорных боев, войска Григорьева занимают Херсон, устраивая там массовые расстрелы оборонявших город греков, а 12 марта французское командование без боя эвакуирует Николаев, оставляя противнику огромные трофеи. Для спасения Крыма, в котором не было французских войск и крупных частей белых, Деникин решает перевезти из Одессы в Севастополь добровольческую бригаду, но в ответ на это распоряжение получает от генерала Гришина-Алмазова телеграмму: "Херсон после боев очищен союзниками. Николаев ими эвакуируется. Генерал Д"Ансельм, считая Одессу угрожаемой, заявил мне, что генерал Бертело (Бертело - французский генерал, командующий войсками Антанты в Румынии и на Юге России в 1919 г. - М.И.) приказал не выпускать добровольческую бригаду из района Одессы".
4/17 марта генерал Д"Ансельм объявляет в Одессе осадное положение и организует при французском командовании совет с исполнительной властью, во главе с неким авантюристом Андро. Части Григорьева подступают вплотную к Одессе, и украинско-советский атаман шлет телеграмму Гришину-Алмазову с требованием безоговорочно сдать город, угрожая в противном случае снять с генерала кожу и натянуть ее на барабан.
Вокруг Алмазова в это время вертится авантюрист - генерал В. Сокира-Яхонтов, уже успевший послужить при нескольких властях. Он предлагает Алмазову срочно формировать отряды "белой народной армии" из одесских студентов, гимназистов и немцев-колонистов. Фактически Одессу обороняет лишь стрелковая бригада генерала Тимановского, начало формирования которой было положено Гришиным-Алмазовым еще в конце 1918 года.
Вскоре в Одессу прибывает главнокомандующий французскими войсками на Востоке генерал Франше Д"Эспере, впоследствии маршал Франции, с целью лично ознакомиться с ситуацией. Он отстраняет от должности главнокомандующего в Одессе генерал-лейтенанта Санникова и военного губернатора генерал-майора Гришина-Алмазова и предлагает обоим немедленно отправиться в Екатеринодар, в распоряжение генерала Деникина, с письмом к нему. Военным губернатором Одессы он, без согласования с командованием Добровольческой армии, назначает генерала Шварца, одно время бывшего на службе у большевиков.
На этом судьба "одесского диктатора" была решена, но фактически была решена и судьба "белой Одессы"...
10/23 марта Гришин-Алмазов отбывает в Екатеринодар. Обратимся еще раз к запискам Шульгина: "Вот порт. Отходит корабль. Гришин-Алмазов на корабле, положив руки на фальшборт. Он все такой же. Моложавый, в солдатской шинели, которая ему широка в плечах.
Говорит:
- Ну что же, моя деникинская совесть? Выдержал я экзамен?
- Выдержали.
Иногда ему бывало очень трудно. Он готов был опять ломать стулья. Но дисциплина одерживала верх. Он выдержал до конца".
23 марта/ 5 апреля союзники в крайней спешке эвакуировались из Одессы, а власть в городе перешла к местному Совету. При эвакуации "союзниками" было отказано в погрузке на суда частям Одесской стрелковой бригады генерала Тимановского. По существу, они бросили ее на произвол судьбы. Тимановскому пришлось с тяжелыми боями и потерями пробиваться в Бессарабию, занятую румынскими войсками. Оттуда, через Румынию, потеряв все тяжелое вооружение, броневики и артиллерию, бригаде удалось отплыть в Новороссийск, в расположение Вооруженных сил Юга России, как тогда уже именовались объединившиеся Добровольческая и Донская армии.
24 марта/ 6 апреля части Григорьева вошли в Одессу, не встречая никакого сопротивления... Григорьевские головорезы официально именовались тогда 6-й дивизией Украинского фронта под командованием В.А.Антонова-Овсеенко (1883-1939). Впрочем, сам атаман Григорьев недолго пробыл с большевиками - вскоре он вновь "переметнулся", а затем, уже летом 1919 года, нашел свою смерть от руки Нестора Махно.
Еще до эвакуации Одессы, 18/31 марта, город покинул и Особый татарский отряд во главе с ротмистром Бекирбеком Масловским. На судне "Георгий" он отплыл в Ялту для развертывания отряда, а вернее, как писал подпоручик Б.Д.Зернов, "чтобы 10-15 дней пожить в свое удовольствие в тепле и солнце", несмотря на то, что накануне от Алмазова была получена радиограмма: "Деникин одобрил поездку в Сибирь. [С] татарами немедленно ехать в Екатеринодар. Нужны деньги. Брать кого-либо, кроме офицеров и татар, оспрещено". 20 марта отряд сошел на берег, разместившись в Ливадии, где, очевидно, и пробыл около десяти дней, вместо пополнения заметно уменьшившись за это время.
По прибытии в Екатеринодар Алексей Николаевич встретился с Деникиным, доложил ему о сложившейся в Одессе обстановке и вскоре получил от него новое важное задание - пробраться в Сибирь, к адмиралу А.В.Колчаку с рядом важных документов и докладов о положении дел на Юге России и дальнейших планах и задачах. Вероятно, мысль о командировке в Сибирь мелькала у генерала еще в Одессе - тогда В.В.Шульгин дал ему свое письмо для адмирала.
Маршрут для путешествия Гришин выбрал такой же, как и полгода назад, только в обратном направлении - Петровск-Порт, затем через Каспий в Гурьев, а оттуда по территории Уральского казачьего войска в Омск. С собой он решил взять достаточно сильный отряд, чтобы в случае необходимости, силой пробиться по направлению к Омску. "Вчера пришел из Ялты отряд Масловского, 20 всадников едут с нами", - записал в дневнике адъютант Гришина-Алмазова Б.Д.Зернов 3/16 апреля в Екатеринодаре. По другим сведениям, с Гришиным-Алмазовым отправился отряд из 16 офицеров и 25 солдат, Шульгин же пишет о 12 офицерах, отправившихся с ним в опасную экспедицию.
Как бы то ни было, отряд Гришина-Алмазова выехал из Екатеринодара в Петровск-Порт, для того чтобы начать свое последнее плавание на пароходике "Лейла". Об этом последнем пути и гибели А.Н.Гришина-Алмазова существует целая масса различных источников - как белых, так и советских, в некоторых деталях не совпадающих друг с другом. Попытаемся же и мы на основании всех этих данных восстановить все подробности произошедших событий...
Прежде всего необходимо пояснить, что собой представляла весной 1919 года акватория Каспийского моря. На севере, в дельте Волги и Астрахани, держалась советская XI Армия (командарм Н.А. Жданов), защищавшаяся со стороны моря Астрахано-Каспийской флотилией под руководством С.Е.Сакса, бывшего прапорщика. С востока, со стороны Гурьева и Урала, на XI армию красных напирала белоказачья Уральская армия под командованием атамана Уральского казачьего войска генерала В.С.Толстова, поддерживаемая небольшими отрядами алашординцев. По восточному берегу Каспия, почти пустынному, стояли только небольшие гарнизоны белых в Александровском форту (ныне Актау) и Красноводске, из состава Уральской и Туркестанской армий. Персидское побережье Каспия контролировалось английскими войсками и флотом с базой в порту Энзели. По западному побережью, от персидской границы на юге и до Дербента, тянулась территория независимого Азербайджана (в Баку также находились английские войска и флот). Далее на север, почти до дельты Волги, территорию занимали части из терских, кубанских и астраханских казаков, вошедшие вскоре в состав Кавказской армии генерал-лейтенанта барона П.Н.Врангеля, стремившиеся прорвать фронт красных и соединиться с уральцами. На самом море, полновластным хозяином была английская военная флотилия, возглавлявшаяся коммодором Норрисом.
Надо сказать, что переход через Каспий отряда генерала Гришина-Алмазова был достаточно хорошо подготовлен и держался в строгом секрете. Для перевозки отряда был зафрахтован частный бакинский пароходик яхточного типа - "Лейла" ("Чайка"). Как сам капитан "Лейлы" Мирза, так и все матросы вплоть до выхода в рейс не знали, куда направится судно. Судя по воспоминаниям лейтенанта белой Каспийской флотилии Н.З.Кадесникова, 27 апреля (вероятно - нового стиля. - М.И.) 1919 года "Чайка" пришла на якорную стоянку английской флотилии у острова Чечень. Генерал Гришин-Алмазов и сопровождающие его офицеры были приглашены на английский флагманский крейсер "Президент Крюгер", где коммодор Норрис принял их исключительно любезно, а узнав о цели их поездки, предложил генералу эскортировать его через море, плавание по которому было небезопасно, ввиду частого появления в этих водах кораблей Астрахано-Каспийской флотилии красных. Коммодор Норрис настоятельно советовал также Алмазову изменить курс на более спокойный, с его точки зрения, то есть двигаться из Петровска не прямо на Гурьев, а с заходом в Форт-Александровск на Мангышлаке, где стоял небольшой гарнизон белых и имелась радиостанция, связывавшая Петровск с Гурьевым, а фактически - войска Деникина и Колчака, через посредство Уральской армии. Для подстраховки этого рейса решено было связаться с радиостанцией в Форт-Александровске, а через нее и в Гурьеве, чтобы проконтролировать прохождение "Лейлы" и встретить там миссию Гришина-Алмазова, обеспечив ее дальнейшее продвижение к Омску.
Все бы так и вышло, если бы не одно обстоятельство... Дело в том, что еще 30 апреля (нового стиля) отрядом кораблей Астрахано-Каспийской флотилии под командованием А.В.Сабурова был захвачен Форт-Александровский и находившаяся там радиостанция. Причем красные, пользуясь удаленностью форта от других гарнизонов белых, решили не раскрывать карты, а продолжить радиоигру с ними в Петровск-Порте и Гурьеве. Получив в свои руки коды и шифры, они продолжали регулярно выходить на прием. Под наблюдением матроса Никиты Чемрукова радиотелеграфист Александровского форта Калиновский получал шифротелеграммы белых, которые просматривались большевиками, а потом, в зависимости от обстоятельств, или отправлялись далее, или вообще не доходили до адресата. Ракип Насыров пишет, что этим радиотелеграфистом был не Калиновский, а добровольно согласившийся работать на красных П.М.Шпанов-Егоров, впоследствии известный советский полярник. Как бы то ни было, уловка подействовала, и уже 3 мая большевиками были задержаны две шхуны, идущие из Гурьева в Петровск с грузом табака и продовольствия. Конечно, мистификация не могла продолжаться слишком долго, но вскоре красным несказанно повезло...
В ночь на 5 мая была получена шифровка: "Пароходе "Лейла" сопровождении "Президента Крюгера" выехал Петровска Гришин-Алмазов тчк Примите меры быстрейшей доставки его через Гурьев ставку верховного правителя тчк". В ответ полетела радиограмма о готовности Александровска к встрече. "Лейла" на буксире у "Президента Крюгера" и в самом деле вышла из Петровска 21 апреля /4 мая в шесть часов вечера. Как и было условлено, капитан Мирза и его команда, которых не выпускали на берег до плавания, только в море узнали конечный пункт своего следования. Лейтенант Н.З.Кадесников упоминает, что помимо "Крюгера" в кильватере "Лейлы" шел еще один английский корабль - "Вентюр". Советские источники об этом молчат. Ночь прошла спокойно. Утром 22 апреля /3 мая 1919 года, не доходя двух десятков миль до Форта-Александровского, коммодор Норрис приказал отдать буксир и передал в рупор на "Лейлу", что опасности больше нет и генералу Гришину-Алмазову предлагается самостоятельно идти к форту. "Крюгер" и "Вентюр" повернули обратно. Было почти безоблачное небо и совершенно гладкое море, весеннее солнце ласково согревало своими лучами скалистые берега Мангышлака и каспийские воды. Казалось, ничто не предвещало опасности...
Около полудня, через два часа после того, как "Крюгер" и "Вентюр" покинули "Лейлу" (или через полчаса, по другим источникам), со стороны Форта-Александровского показались красные корабли. Это были эсминец "Карл Либкнехт" (бывший "Финн", переброшенный с Балтики), шедший на перехват, и крейсер "Красное Знамя" (бывший сухогруз "Коломна"), прикрывавший операцию (по другим источникам советских кораблей было три). "Карл Либкнехт" на всех парах пошел наперерез "Лейле". Вероятно, на "Лейле" сперва не поняли, что это красные, приняв эсминец за свой корабль, посланный из Гурьева. Когда же ошибка обнаружилась, та резко изменила курс и стала уходить на запад, в сторону Кавказского побережья.
Но эсминец неотвратимо настигал пароходик. Командир "Карла Либкнехта" М.С.Россет, кстати бывший офицер Российского императорского флота, наблюдая в бинокль с капитанского мостика за происходящим, приказал сделать несколько предупредительных выстрелов по "Лейле" из бокового орудия. Фонтаны каспийской воды взметнулись неподалеку от ее бортов. "Лейла" застопорила машины. Миноносец подошел к ней метров на сто. И тут на пароходике началась паника - из открытых иллюминаторов в воду полетели какие-то бумаги, несколько офицеров выпрыгнули за борт и поплыли к берегу... С мостика эсминца в рупор предупредили: "Немедленно закрыть все иллюминаторы, иначе пароход будет расстрелян в упор!" Предупреждение подействовало. С миноносца спустили шлюпку. Десяток моряков во главе с боцманом А.Болонкиным спустились в нее, и она ходко пошла к "Лейле".
Гришин-Алмазов, видя, что сопротивление бесполезно, спустился в свою каюту и стал сжигать какие-то документы. Затем он приготовил револьвер и стал ждать...
Десантная группа военморов во главе с Болонкиным взобралась на палубу, и сразу же несколько человек кинулись вниз, в кают-компанию. Оттуда раздались выстрелы, и боцман, схватившись за ногу, стал сползать вниз, по крутому трапу. Военморы бросились к каюте, срывая двери, и в этот момент прогремел еще один выстрел. Когда они ворвались, Алексей Николаевич был уже мертв - последней пулей он застрелился.
Кроме генерала на "Лейле" успели покончить с собой его адъютант подпоручик Зернов и начальник личного конвоя (вероятно, это был ротмистр Бекирбек Масловский, исполнивший свою клятву до конца). Как вспоминали затем участники захвата "Лейлы", оказавшись в каюте генерала, они увидели там страшный беспорядок. На узком кожаном диване лежал покончивший с собой бывший "одесский диктатор", на полу валялись раскрытые чемоданы и саквояжи, кругом были разбросаны какие-то бумаги, письма и газеты. Среди этих бумаг они нашли и запечатанный пакет с личным посланием главнокомандующего Вооруженных сил на Юге России генерала Деникина Верховному Правителю адмиралу Колчаку, который так и не успел уничтожить Гришин-Алмазов. Там же находился подлинник секретного письма, отправленного французским консулом в Одессе Энно в Париж, но перехваченный белогвардейской контрразведкой, сообщавший о положении на Юге России и в Добровольческой армии, а также письмо деникинского генерала Поживина колчаковскому генералу Лебедеву, содержавшее весьма ценные для большевиков сведения о комплектовании ВСЮР. Нашли военморы и письмо Шульгина Колчаку, которое, как вспоминал Шульгин, было потом большевиками где-то напечатано. Но самое главное было в личном послании Деникина к Колчаку, которое содержало ближайшие планы военной борьбы с Советской республикой, планы совместного похода на Москву. Деникин предлагал соединить оба белых фронта в Саратове.
"В предыдущем письме своем, - писал Деникин, - я высказал свой взгляд на необходимость после нашего реального соединения установления единой власти, слив Восток и Юг... Дай Бог, встретимся в Саратове и решим вопрос на благо Родины. В данное время получаем широкую помощь снабжения от англичан... Но все это менее важно, чем наше соединение, которого жду с величайшим нетерпением.
Главное, - призывал Деникин, - не останавливаться на Волге, а бить дальше по сердцу большевизма - Москве... Поляки будут делать свое дело, что же касается Юденича, он готов и не замедлит ударить на Петроград". Когда эти и многие другие захваченные документы передали в Астрахань С.М.Кирову, члену Реввоенсовета XI Красной Армии, он вроде бы воскликнул:
- Такой улов можно приравнять к выигрышу крупного сражения!..
Наиболее важные материалы были тщательно упакованы и немедленно отправлены из Астрахани в Москву.
Операция по захвату "Лейлы" была закончена. На судне начался допрос арестованных. Кроме капитана Мирзы и его команды сдались еще семь белых офицеров, английский капитан, французский майор и бывший саратовский губернатор Соколов. Нигде ничего не упоминается о судьбе татарского конвоя, бывшего с Гришиным-Алмазовым.
Это только одна версия случившегося... Другие несколько разнятся.
Лейтенант Кадесников упоминает о перестрелке на борту "Лейлы", во время которой Гришин-Алмазов был ранен в ногу, а затем, выпустив все пули из своего револьвера, застрелился. Сопровождавшие его офицеры были частью убиты, а частью изранены и захвачены в плен живыми. Конечно, сам Кадесников не был участником этой драмы, так как находился на базе белых в Петровск-Порте.
Вряд ли и справедливы его обвинения англичан в произошедшем, сводящиеся к тому, что "коммодор Норрис не мог не знать, что Гурьев (- М.И.) был в руках красных, что на большевистской базе в Форт-Александровском стояли в готовности и нередко выходили в море вооруженные пароходы "Дело", "Бомбак", "Коломна" и переброшенные с Балтийского моря миноносцы "Деятельный", "Дельный", "Расторопный", "Финн" и "Эмир Бухарский".
Как бы ни была своекорыстна политика англичан, они вряд ли бы стали заведомо подставлять группу офицеров, среди которых находились и иностранцы - английский капитан и французский майор. У Кадесникова же были свои счеты с англичанами, но об этом не место здесь говорить...
Р.Насыров упоминает о двух застрелившихся адъютантах генерала и начальника конвоя...
Очевидцем этих событий оказался и будущий советский адмирал флота Н.Е.Басистый (1898-1971), который в своей книге "Море и берег" пишет, что Гришин-Алмазов застрелился в котельном отделении "Лейлы", где сжигал бумаги. Правда, Басистый тоже не был непосредственным участником этих событий - он находился тогда не на "Карле Либкнехте", а на крейсере "Красное Знамя" (бывшая "Коломна"), обеспечивавшем эту операцию.
В.В.Шульгин, который вообще был тогда в Екатеринодаре и пользовался чьими-то рассказами, пишет о двенадцати молодых офицерах, бросившихся в море, часть из которых добралась до берега, где, вероятно, они были расстреляны.
Как бы то ни было, ясно, что молодой, талантливый и многообещавший генерал А.Н.Гришин-Алмазов нашел свой конец среди вод Каспийского моря 5 мая 1919 года.
Интересно, что даже его трагическая гибель послужила поводом для разных сплетен о нем, распространявшихся его недоброжелателями еще по омскому периоду. Так, председатель Временного Сибирского правительства, а затем премьер в правительстве Колчака П.В. Вологодский, немало постаравшийся для снятия Гришина с поста военного министра, распространял о нем совершенно нелепые слухи - генерал якобы сам продался большевикам, предав на смерть весь свой отряд, а сам свободно разгуливает по улицам Самары и т.д. Все эти нелепости, конечно, выявились уже к осени 1919 года, что вынужден был признать и сам Вологодский.
На Каспии же ситуация для белых прояснилась гораздо быстрее. Уже утром следующего дня, 23 апреля/ 6 мая, Гурьев запросил Форт-Александровск: "Сообщите, прошел ли мимо форта пароход "Лейла". Продолжая радиоигру, красные ответили: "Прошел". Через некоторое время над фортом появился белый гидросамолет. С его борта были прекрасно видны красные военные корабли, стоявшие в бухте, и плененная "Чайка". Игра была окончена...
Поняв, что форт в руках красных, соединенная флотилия английских и белогвардейских кораблей, усиленная гидросамолетами, уже 21 мая (нов. ст.) дала бой большевикам у двенадцатифутовой банки в Тюб-Караганском заливе близ Александровска, вынудив их оставить его. Чтобы предотвратить впоследствии попытки захвата форта, на усиление его гарнизона атаманом Уральского казачества генералом В.С.Толстовым была направлена сотня казаков во главе с генералом Железновым.
О гибели Гришина-Алмазова и его миссии вскоре сообщили большевистские газеты. В потрясающем дневнике И.А.Бунина "Окаянные дни", в записи от 11 июня 1919 года, мы читаем:
"Едва дождался газет. Все очень хорошо:
"Мы оставили Богучар... Мы в 120 верстах западнее Царицына... Палач Колчак идет на соединение с Деникиным..."
И вдруг:
"Угнетатель рабочих Гришин-Алмазов застрелился... Троцкий в поездной газете сообщает, что наш миноносец захватил в Азовском море пароход, на котором известный черносотенец и душегуб Гришин-Алмазов вез Колчаку письмо Деникина. Гришин-Алмазов застрелился".
Ужасная весть, - заключает Бунин. Он находился тогда в Одессе, и с огромным нетерпением просматривал большевистские газеты, в надежде на скорое соединение Деникина с Колчаком и освобождение от коммунизма Москвы и всей России. Гришин-Алмазов же был хорошо знаком ему по деятельности на посту военного губернатора Одессы, где Бунин жил с июня 1918 года.
Несколько слов о судьбе жены Гришина-Алмазова - Марии Александровны, урожденной Захаровой. Как уже упоминалось выше, Алексей Николаевич оставил ее в Омске, отправляясь на Юг России в сентябре 1918 года. Будучи даже по предвзятой оценке Вологодского "очень неглупой женщиной", она неплохо устроилась там и вскоре организовала на своей квартире аристократический салон с политической окраской. Там собирались штабные офицеры, члены Совета министров и представители сибирских деловых кругов. Салон был с явно монархической тенденцией. После переворота 18 ноября 1918 года, когда к власти пришел адмирал А.В.Колчак, он также стал непременным участником веселых застолий у Гришиной-Алмазовой, а его гражданская жена - Анна Васильевна Тимирева - сделалась ее ближайшей подругой.
Они довольно весело и беззаботно проводили время, посещая рестораны и балы, иногда в компании с самим адмиралом, не обращая внимания на злопыхательства врагов Гришина-Алмазова.
Когда большевистские войска подошли к Омску и уже было эвакуировано правительство, Тимирева, узнав, что Колчак тоже собирается отъезжать, тайно сообщила об этом Марии Александровне. Они выехали на восток 11 ноября 1919 года, за день до отъезда Верховного Правителя, а в пути присоединились к его литерному поезду. В январе 1920-го, когда Колчак был выдан чехами Иркутскому политцентру, Гришина-Алмазова была арестована вместе с Тимиревой и препровождена в Иркутскую губернскую тюрьму. Там же находился и Александр Васильевич Колчак. Первое время условия содержания женщин в тюрьме были довольно сносные - им даже разрешалось гулять по коридорам, чем пользовалась Мария Александровна, передавая иногда Колчаку записки и кое-что из съестного, которое она получала в виде передач с воли. Затем, при подходе к городу белых, условия ужесточились - егерей сменил красногвардейский караул из рабочих, и о прогулках и передачах пришлось забыть. В ночь на 7 февраля Мария Александровна, наверное, последняя из близких к нему людей, наблюдала через волчок тюремной камеры, как Александра Васильевича уводили на расстрел.
Ее же саму, как и Анну Тимиреву, не расстреляли... Но в отличие от последней, проведшей в советских лагерях большую часть жизни, ей повезло больше. В мае 1920 года Марию. Александровну освободили из тюрьмы, а затем ей удалось эмигрировать. В эмиграции она написала записки, в которых рассказала о последних днях Колчака...
Алексей Николаевич Гришин-Алмазов почти не оставил после себя никаких сочинений - слишком напряженной и быстрой была его жизнь, не позволявшая что-то писать и публиковать. Сохранился его обширный доклад, сделанный им на Ясском совещании в 1918 году и опубликованный в пятом томе "Красного архива" в 1926-м. В газете "Одесский листок" от 29 ноября 1918 года осталась его статья "Поволжье и Сибирь" да некоторые документы и приказы в бытность его военным министром Сибирского правительства, часть из которых опубликована в последнее время. Отсутствует по известным причинам и его могила.
Вот, пожалуй, и все... На этом можно поставить точку в рассказе об удивительных зигзагах судьбы русского офицера, которому пришлось жить и бороться в смутное и страшное время кровавого междоусобья.
Смотри также В Одессе вышла книга М.Ивлева о генерале А.Гришине-Алмазове, в 1918 году свергнувшем советскую власть в большей части Казахстана
