МАРИЯ ВОЛКОВА
«СТАРЫЕ МЕСТА»
(Очерки)
1. Джаркент
Когда слышу слово «Джаркент» - невольно хочется улыбнуться хорошей, светлой улыбкой. И, должно быть, не мною только, а всеми бывшими «джаркентцами» овладевает чувство, похожее на умиление, когда вспоминается маленький, запрятанный в зелени городок с одноэтажными саманными домиками, широкими улицами, покрытыми толстым слоем лёссовой пыли, нежным, но всегда день и ночь слышным журчаньем арыков и мелодичным, как колокольчики, кваканьем лягушек по вечерам.
Первое впечатление: тишина! – Спокойно и торжествующе смотрит солнце с яркого южного неба. Молча высятся пирамидальные тополя, словно величественные колонны, поддерживающие синий купол. Не спеша текут арыки. Томно струят аромат белые акации. Нега особенная, восточная, разлита всюду…
Второе впечатление: благополучие! Но это не благополучие, переходящее в роскошь, в пресыщение, а какое-то ровное у всех, натуральное, переливающееся через край спокойно и медленно.
Зайдите в любой из этих белых домиков, - и вы найдете скромное, почти везде одинаковое убранство офицерских квартир: низкие тахты, много ковров, китайские безделушки, китайские веера на стенах, - везде тот же уют, атмосферу, располагающую к приятельским беседам, и большие патриархальные семьи. В этих домиках живут по-просту, молодо веселятся и крепко, без лишних слов, умеют любить.
Загляните дальше, в казармы к Сибирским казакам и Туркестанским стрелкам. Там вы увидите людей, занятых своим, им понятным и для них важным и серьезным делом, которое заключается в беспрекословном исполнении долга, и вас поразит неизменное благодушие и приветливость, написанные на здоровых, опаленных кирпичным загаром лицах.
Можно бросить взгляд в любой татарский дом, с неизбежным маленьким гаремом – здесь все полно настоящей азиатской лени и острого ощущения бытия. И на краю города, в жалкой таранчинской мазанке вы тоже не найдете нужды, какая царит обыкновенно в предместьях больших и малых городов. Фрукты и овощи свои у каждого, несколько баранов есть тоже, рис дешев, вот вам и шашлык и пилав – все, что нужно туземцу. Нищих не видно вовсе, ни русских, ни туземцев. Одним словом – маленький рай. И в довершение всего – всего чудный, здоровый климат, от которого и чахоточные выздоравливают, роскошные фруктовые сады, бахчи, виноградники…
Вот в каком диком, затерянном в Туркестанской глуши, но очаровательном своей девственной нетронутостью, уголке приходилось Сибирским казакам проводить долгие годы жизни. До первой железно-дорожной станции было ни больше, ни меньше – тысяча верст, а до родных станиц – и того дальше. Но это никого не смущало. Отдельные лица ездили на перекладных по нескончаемому туркестанскому тракту, воинские же части ходили эшелоном в случае каких-либо перемещений. Тяжелые походы по голым, безводным степям никого не удивляли и совсем не считались подвигом.
Джаркент был почти исключительно военным городом. В нем стояли два казачьих полка, один пехотный и артиллерийская батарея. Гражданское население на добрых три четверти состояло из туземцев: татар, сартов, дунган и таранчинцев. Было две церкви – нарядная, сверкающая позолотой городская и скромная, но уютная военная. Центр торговой жизни был, конечно, на базаре, и все лавки, за исключением потребительской, находились в руках татар и сартов. Насчет учебных заведений дело обстояло слабо: городское училище и гарнизонная школа – и больше ничего. Подросших детей приходилось отправлять в Верный или в Пржевальск, впрочем, мальчиков, по большей части и еще дальше: в корпуса Ташкентский, Оренбургский и Омский.
Городок был маленький, хотя и раскинулся широко благодаря своим нескончаемым садам, занимавшим подчас целые кварталы, - настолько маленький, что в нем все улицы были без наименований. Положим, точных адресов и не требовалось: все друг друга знали.
Жизнь текла тихо и однообразно, имела определенный семейный характер семья полковая, семья бригадная, семья гарнизонная. В будни каждый вращался в более тесном «своем» кругу, праздники же проводили все вместе в общем военном собрании. Каждое служебное или семейное событие с молниеносной быстротой делалось достоянием всего города. Каждое общественное начинание сейчас же находило живейший отклик и поддержку повсюду. А как умели коротать досуги! В наше время уже трудно себе представить, чтобы можно было так искренно, так непосредственно веселиться, не мудрствуя лукаво, - если танцевали, то доупаду, если устраивали любительский спектакль, то отдавались сцене самозабвенно, находя постоянное одобрение и неподдельную признательность публики.
Кто из джаркентцев не помнит знаменитой «Аркашихи» (m-meАркашевой), всегдашней устроительницы и режиссерше таких спектаклей! Эта пожилая женщина, жена делопроизводителя 2-го полка, обладала весьма живым темпераментом, большими организаторскими способностями и несомненным сценическим талантом. Комических старух играла бесподобно, да и в обыденной обстановке от ее расплывшейся фигуры, от некоторых выражений, ставших ходячими, и от легкой, а в минуты волнения усиливавшейся шепелявости так и веяло природным комизмом. Аркашиха со своими неизменными атрибутами – «шумочкой» и «жонтиком», - один из ярких джаркентских типов.
Но если уж речь зашла о веселье, то надо добавить, что веселились в Джаркенте не одни офицеры и офицерские дамы, - солдаты и казаки тоже не оставались без развлечений. Главным и излюбленным из них были опять таки спектакли – спектакли солдатские. И в казармах «служению сценическому искусству» отдавались с неменьшим рвением, чем в гарнизонном собрании. Представления приурочивались, обыкновенно, к каким-либо праздникам – сотенным, ротным, святкам, масленице и т.п. Не раз в детские годы приходилось мне бывать в сотне моего отца на казачьих спектаклях, устраивавшихся под его руководством. Не забуду того удовольствия, какое доставляли мне подобные зрелища. Многие из казаков играли очень выразительно, соблюдая чувство меры, некоторые впадали в карикатурность; всего же забавнее выходили женские роли. Для этих ролей было не легко найти исполнителей: наряжаться «бабой» никому не хотелось, к тому же надо было обладать тонким голосом, который на сцене обязательно переходил в пискливый. Не обходилось иногда и без маленьких инцидентов. Так, однажды, на одном из спектаклей, в сцене, где деревенский ухажер спасается через окно от преследования, старательный актер, окончив свой монолог, провозгласил без знаков препинания: «Пауза лезет в окно» и тогда только проделал свое акробатическое упражнение под громкий хохот зрителей… Казаки были полными хозяевами на своих вечеринках, а офицеры с женами и детьми (только свои, сотенные) – гостями. Отношения были простые, не натянутые, - опять таки чувствовалась семья.
Вообще, между офицерами и казаками вовсе не было той пропасти, на которую впоследствии любили указывать те, кому это было выгодно. Офицерские дети сплошь и рядом вырастали на руках казаков-денщиков. У меня, например, сохранились самые трогательные воспоминания о моих усатых «нянях»… Обращение было на «ты» с обеих сторон. Слов «барышня», «барич» не было в обиходе. Просто: «Коленька», «Таечка» и т.п., хотя бы эти Коленьки носили кадетский мундир, а Таечки были 16-летними девицами. «Барыни» же, обыкновенно, знали биографию своих домочадцев-казаков, писали за них письма на родину –в случае надобности, лечили подручными средствами – в случае болезни. Помню, как одна «бригадная командирша» спасла вестового своего мужа от грозившей ему ампутации руки. Полковому врачу не хотелось возиться с почерневшей, запущенной рукой, и он приговорил казака к существованию калеки, а гордая генеральша, которой в обществе побаивались за суровость и деспотичность, терпеливо делала изо дня в день перевязки больному и вылечила его совершенно…
Очень сближали казаков с офицерами и частые охоты на горных козлов – в отрогах Ала-Тау – или на кабанов – у поросшего буйным камышем озера Балхаш, - когда несколько десятков казаков и несколько офицеров предавались вместе увлекавшему всех спорту. Вместе преследовали быстрых животных, вместе располагались у костра, на котором шипел казан с убитой дичью, ночевали в одних и тех же киргизских юртах…
Эта привольная, самобытная, бодрая жизнь неизбежно захватывала всех, кому хоть год, хоть два пришлось пожить ею. Не говоря уже о настоящих джаркентцах, которые лишь на короткое время расставались с Семиречьем, чтобы потом опять в него вернуться из Войска, или из командировки, или о детях, которые родились и выросли в Джаркенте и которым и в позднейшие годы их жизни он казался светлым, зеленым островком среди далеко недружелюбного моря, - нет, даже люди посторонние, которых забросила в азиатскую глушь судьба да Монаршая воля, люди светские, привыкшие к широкой цивилизованной жизни, - и те не могли не поддаться очарованию Джаркента.
В конце девяностых годов прошлого столетия Сибирской казачьей бригадой командовал уральский казак генерал Толстов , человек сделавший благодаря своим способностям и безупречному отношению к службе, очень быструю карьеру. У него была большая и дружная семья, которая сразу сделалась центром общественной жизни всего гарнизона. Говорят, что никогда джаркентцы не веселились так, как в это время, никогда военные чины не чувствовали себя так хорошо и непринужденно, как под управлением этого гуманного и справедливого начальника. Он был во всем примером для других. Часто экспромтом, в сопровождении одного лишь адъютанта, совершал он верховые поездки по 200 – 300 верст, чтобы лично ознакомиться с жизнью и нуждами казаков на постах, разбросанных в ущельях и на горных склонах вдоль китайской границы. Его любили и он относился, ко всем без исключения, с неизменным ласковым доброжелательством. После командования Сибирской бригадой он шагнул в
___________________________
1.Толстов Сергей Евлампиевич (1849-1921) – генерал от кавалерии (1905), участник Хивинского похода 1873 и Русско-турецкой войны 1877-1878. В 1895-1899 – командующий Западно-Сибирской казачьей бригады в Джаркенте. В 1899-1905 – наказной атаман Терского казачьего войска и губернатор Терской области. Расстрелян красными в концентрационном лагере на Северной Двине в марте 1921. – М.И.
гору: был назначен на Кавказ военным губернатором и в то же время Атаманом одного из Кавказских казачьих войск, вел шумную, светскую жизнь; затем, выйдя в отставку, жил почти безвыездно в Петербурге, но всегда говаривал, что нигде не чувствовал себя таким счастливым, как в Джаркенте.
После С.Е. Толстова Сибирскую бригаду получил генерал Жигалин , тоже уралец, но человек совершенно иного склада, очень замкнутый и нелюдимый, так же, как и его жена. В Джаркенте тогда все как-то притихло, но зато при следующем бригадном – симпатичном, добром, хотя порой и вспыльчивом, - генерале Калитине , который пробыл здесь до самой Великой Войны, снова вздохнулось легко и свободно, хотя жизнь начала понемногу принимать менее патриархальные и более светские формы. Ген. Калитин, так же, как и его семья, вначале был в отчаянье, что его бросили в такой медвежий угол, но скоро привык к Джаркенту и тоже полюбил его.
Своеобразных чар Джаркента не избежал и генерал Краснов , выдающийся командир 1-го Сибирского казачьего полка и реформатор, ныне всем, и русским, и иностранцам, известный писатель. В своих «Опавших листьях» он в мягких и любовных тонах описал бесхитростную джаркентскую жизнь и чудную дикую природу Семиречья. И доныне, по его собственному признанию, которое пришлось прочесть на страницах «Сибирского Казака», он постоянно вспоминает «счастливые», незабвенные годы своего командования доблестными Ермаковцами и прибавляет, что они ему «бесконечно много дали»…
_______________________________
2.Жигалин Владимир Иванович (род. 1851) – генерал-лейтенант (1909), участник Русско-турецкой войны 1877-1878 и кампаний 1875 и 1880-1881 в Средней Азии. В 1899-1909 – начальник Западно-Сибирской казачьей бригады в Джаркенте.В 1909-1911 – начальник Забайкальской казачьей бригады. С 1911 в отставке. – М.И.
2.Калитин Петр Петрович (1853-1927) – генерал от кавалерии (1915), участник Хивинского похода 1873 и кампаний 1875-1876 и 1880-1881 в Средней Азии, Первой мировой и Гражданской войны. В 1909-1915 начальник Западно-Сибирской казачьей бригады, затем командир 1-го Кавказского армейского корпуса. Умер в старческом доме в эмиграции во Франции, похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа. – М.И.
3.Краснов Петр Николаевич (1869-1947) – генерал от кавалерии (1918), атаман Всевеликого Войска Донского, известный писатель и журналист. В 1911-1913 – командир 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка в Джаркенте. С 1920 в эмиграции в Германии и Франции. В 1944-1945 – начальник Главного Управления казачьих войск Министерства Восточных территорий Германии. В мае 1945 выдан англичанами в СССР и повешен 16 января 1947 в Москве. – М.И.
Последнее, перед войной, время можно по справедливости, назвать «красновским периодом Джаркента». Личность этого крупного человека сначала заполнила собой все уголки жизни подчиненного ему полка, затем объединила всю бригаду, благодаря общему соревнованию в области скакового спорта и, наконец, подняла вообще культурный уровень скромной жизни захолустного гарнизона.
Началось с чисто внешних преобразований в полку: бритья бород, придававших казакам немного запущенный вид, обращенья внимания на щеголеватость обмундирования и седловки, распределения лошадей в сотнях по мастям. Последняя мера вызвала массу протестов и недовольства ввиду того, что у казаков лошади свои, не казенные, а приходилось меняться ими или переходить из одной сотни в другую. Зато полк приобрел небывалый доселе стройный, молодцеватый, красивый вид.
Благодаря ученьям, маневрам, частым тактическим занятиям – и казаки, и офицеры подтянулись и стали несравненно выше в строевом отношении. Полковник Краснов, любитель скачек и большой знаток лошади, сумел привить любовь и интерес к ним в среде подчиненных ему офицеров. И вот, мохнатые «киргизы» и «туркменки», на которых ездили до той поры казачьи офицеры, начинают уступать место кровным лошадям, которые выписываются целыми партиями с заводов Европейской России. Начинают от времени до времени устраиваться конские пробеги, казачьи джигитовки и офицерские конкуры, и очень скоро завоевывают всеобщий успех и раз навсегда входят в моду. Параллельно с 1-м полком проходит почти те же стадии и 2-й, не желая отставать от Ермаковцев. Конкуры становятся общими, офицеры обоих полков принимают в них одинаково пылкое участие.
Желая создать в своем полку особые традиции, полк. Краснов ввел обязательное в парадных случаях ношение особых «ермаковских» сабель, заказанных по его проекту в Петербурге. Насмешники прозвали тогда эти сабли «дедовским оружием», но не смотря на это, носили их с таким же удовольствием, как и другие. Сабли были очень красивы: ножны из алого сафьяна в серебряной оправе, эфес из слоновой кости с серебром, а на клинке чеканное изображение головы шефа полка, Ермака Тимофеевича.
Трубачи 1-го полка недаром славились в то время своим искусством, - на это тоже было обращено внимание. Командир заказал одному композитору в Петербурге марш для полка на тему славной войсковой песни «Ревела буря», и этот марш играли потом на всех церемониях. Генерал Калитин шел навстречу всем этим новшествам и они быстро воспринимались и прививались. Полковника Краснова, может быть, многие ретрограды и насмешники не любили, но безусловно все уважали и преклонялись перед его необыкновенным организаторским талантом. Его школа не прошла бесследно: в Великую войну на турецком фронте 1-й полк не раз это доказал, а традиции полка остались неизменными и в дни гражданской войны в бескрайних степях Сибири.
Насколько в военной сфере велики были заслуги П.Н. Краснова, настолько в области эстетической незабвенна для джаркентцев роль его супруги Лидии Федоровны. Известная камерная певица Бакмансон, солистка вдовствующей Императрицы, она, выйдя замуж, оставила подмостки и выступала лишь изредка в частных концертах. И в тихом Джаркенте, где так примитивны были запросы и так неизбалована публика, Лидии Федоровне пришла мысль освежить эти бесхитростные, простые души, дать им давно неиспытанное наслаждение чистым искусством. И вот она попробовала устроить концерт для тесной полковой семьи. Нашлась и аккомпаниаторша, отличная пианистка – жена батарейного командира Никольского. Концерт имел неописуемый успех. Чудный, сильный голос Л.Ф. Красновой, умелый выбор программы и прочувствованное исполнение завоевали все сердца. Неприглашенная публика из других полков стояла за окнами собрания и тоже наслаждалась пением. Когда, однажды, получив букет «от признательной галерки», Лидия Федоровна узнала, что и другим хочется ее послушать, она стала петь уже для всех…
Когда П.Н. Краснов получил другое назначение – об этом все жалели. Не хотелось расставаться с образцовым командиром и администратором. Жаль было и мать-командиршу с серебряным горлышком… Краснов ушел, но дух его остался в полку, а имя крупными буквами занесено на страницы истории Сибирского Войска.
Полк принял новый командир, полк. Э.А. Раддац – и с первых же шагов показал себя достойным преемником П.Н. Краснова, т.к. без малейшего изменения следовал установленным им порядкам. Это был рыцарь с головы до ног. Справедливый командир, безупречный офицер, хороший товарищ, человек с аристократическими манерами и гвардейской закваской.
__________________________________
5. Раддац Эрнест-Август Фердинандович (1868-1918) –генерал-лейтенант, участник Русско-японской и Первой мировой войны. В 1913-1915 - командир 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка в Джаркенте. В 1915-1916 командующий Сибирской казачьей бригадой. Убит большевиками на станции Ладожской Кубанской области. – М.И.
Сначала не нравилось его иностранное происхождение и сильный немецкий акцент. Многие подтрунивали над неправильностями его речи, передавали его возглас во время полкового ученья: «уберите этих собаков», но скоро все привыкли к нему и полюбили за душевную прямоту и неизменную корректность. Очаровательная, молоденькая и веселая жена Эрнеста Августовича тоже охотно вступила в полковую среду, всюду внося оживление своим присутствием…
Так будни сменялись праздниками, житье в городе – стоянкой в лагерях, один начальник другим, а сущность джаркентской жизни, прочный и мирный ее уклад, оставались все те же, хотя и слегка уступали новым веяньям.
В 1911 году лишь ненадолго всколыхнула мобилизация: ожидалась война с Китаем. Джаркент переполнили тогда чужие части, и обитателям его впервые пришлось призадуматься над «квартирным вопросом». Потом опять река надолго вошла в свои берега. Цвела сирень и акация, зрели персики, наливались гроздья винограда, спокойно, не причиняя друг другу вреда, простые и неиспорченные, жили, рождались и умирали люди, исполняя свой скромный, незаметный долг в далеком углу огромной Империи.
И вдруг грянул гром – прокатилась весть о войне с Германией!
И сразу все, все изменилось.
Джаркент угас…
Остались саманные домики, остались тополевые аллеи, остались таранчинцы с яркими георгинами за ушами и дунганки с серебряными денежками в косах, а душа города отлетела навсегда…
По милым тенистым улицам промаршировали бодрым, размашистым шагом коренастые, загорелые Туркестанские стрелки во главе со своим командиром, седобородым «дедушкой» Селядцевым . В последний раз! И не слышалось больше обычных шутливых возгласов казаков «пехота не пыли!»
Потянулись и стройные казачьи колонны, оглашая топотом копыт погружающийся в сон городок. Эхо последней казачьей песни осталось в верхушках тополей. Песня эта отзвенела на век…
_____________________________________
6.Селядцев Афанасий Андреевич (1849-1915) – полковник, участник Русско-турецкой 1877-1878, Русско-японской и Первой мировой войны. В 1911-1915 командир 21-го Туркестанского стрелкового полка. Убит в атаке на германские позиции. Посмертно произведен в генерал-майоры. – М.И.
Джаркент отошел в прошлое, а джаркентцы вступили в новую полосу своего существования… Эта полоса для Сибирских казаков означала Персию, Кавказ, Турцию, а потом – родную Сибирь, смятенную братоубийственной распрей…
В эти бурные годы много, так много джаркентцев нашло свой покой в могилах с крестами и без крестов. А иные из них кончили свой век чужими пришельцами в чужих краях…
Где всеми любимый и уважаемый бригадный, а впоследствии – корпусной командир, Петр Петрович Калитин, сподвижник Скобелева, из рук его получивший Георгиевский крест? – В Париже в страшной безысходной нищете угас престарелый герой двух войн… А северный рыцарь, Э.А. Раддац погиб в год революции где-то на Кавказе. Говорят, ему отрубили ноги, и он умер истекая кровью…Командир 2-го полка, добрый, отзывчивый, безукоризненно честный и правдивый полковник Семен Васильевич Буров , настоящий отец для своих подчиненных, зачах в изгнанье.
Из офицеров близкого мне 1-го полка почти никто, никто не уцелел.
Нет ни грузного гиганта полк. Е.Н. Осипова, внешне угрюмого и несообщительного, а на самом деле добродушного человека, отличного семьянина и любителя вкусно покушать, ни спокойного, уравновешенного Д.С. Калачева, который знаменит был своей женой, энергичной и бойкой «Кланечкой», вершившей с большим успехом хозяйственные дела мужниной сотни, ни адъютаната В.Н. Водопьянова, погибшего в Сибири, в тюрьме. Нет и командира 1-ой сотни рыжебородого Рожнева, нет и старого «барона» Берникова с двумя цветущими сыновьями «бароненком» и «Бабаем» - один пал смертью храбрых на Кавказе, другой в Сибири… И герой Ардагана, В.И. Волков , командир 4-й сотни, спит вечным сном в Сибирской тайге, так же, как и его старший офицер И.Н. Красильников, впоследствии начальник известного в Сибири партизанского отряда. Другой прогремевший в
___________________________________
7.Буров Семен Васильевич (1863-1929) – генерал-майор (1917), участник Русско-японской и Первой мировой войны. В 1910-1915 командир 2-го Сибирского казачьего полка. С 1922 в эмиграции в Корее. – М.И.
8.Волков Вячеслав Иванович (1877-1920) – отец Марии Волковой, генерал-майор (1918), участник Первой мировой и Гражданской войны. В 1897-1917 служил в 1-м Сибирском казачьем Ермака Тимофеева полку. В 1918 организовал в Омске свержение сибирской Директории, приведшее к власти адмирала А.В. Колчака. Застрелился в феврале 1920, попав в окружение к красным во время Великого Сибирского Ледяного похода. – М.И.
Семиречье партизан Б.В. Анненков , вышедший тоже из рядов 1-го полка, большой любимец П.Н. Краснова, страстный спортсмен и лихой офицер, хотя и с немалой долей авантюризма, был расстрелян в 24 году . А где милая, веселая молодежь: П.Г. Иванов, В.Н. Ерковский, Геннадий Самсонов, Семен Федорович Дорогов-Иванов, славный, добродушный мордвин, который всех полковых барышень не старше 10 лет называл своими невестами, А.П. Калачев, Ленечка Бородихин? Все, все ушли в страну, откуда нет возврата… Осталась лишь память о них у тех, кто их видел, знал, кто с ними вместе жил когда-то, правда давно, страшно давно, под безоблачным небом Джаркента…
Возможно, что рассеянных повсюду джаркентцев очень мало. Пусть так! Но мне хочется им, немногим, мысленно пожать руку и напомнить то время их жизни, которое, пожалуй, совсем уже заслонили заботы и кошмар настоящего… Теперь мы так редко видим солнце – пусть же оно проглянет к нам хоть на миг из ушедшей в былое страны песков, шумных рек, голубых гор и тенистых виноградников.
Недалеко от китайской границы, у подножия Алатау есть и теперь город на крутом, глинистом берегу реки Усека – почему и называется по татарски «Город на яру». Он весь тонет в садах. И тополя в нем все те же, и также узывно в буйных зарослях жасмина и сирени по ночам поют соловьи, и также волшебно цветут яблони и персиковые деревья весною, а летом благоухают акации. Но прежнего, милого Джаркента давно нет!
Песня отзвучала и замерла…
19 января 1933 г.
