3. Верный
С Верным тоже была связана жизнь казаков: в нем всегда стояли одна или две сотни 1-го полка. Это была хорошая стоянка, не то, что какой-нибудь Хоргос или Урумчи! Город большой и, по сравнению с Джаркентом, - «европейский», - столица Семиреченской области, резиденция губернатора и архиерея. Он мог бы по справедливости считаться и культурным центром, т.к., не говоря уже о многочисленных школах, как русских, так и татарских, в нем было две гимназии, епархиальное училище и учительская семинария. Много было действительно хороших магазинов. Торговля шла бойко, причем процветало и русское купечество, не только туземное. Работали заводы – кожевенные, пивоваренный и маслобойный.
К городу примыкали форштадты: Большая и Малая Алматинские станицы, населенные потомками Сибирцев, казаками Семиреками, и Дунганская слободка. В самом городе все дома были деревянные, т.к. после страшного землетрясения 1888 года , разрушившего все до основания, было запрещено в черте города сооружать каменные и глинобитные постройки. В станицах, наряду с деревянными домами зажиточных казаков, можно увидеть и саманные – тех, что победнее. Дунганская же слобода сплошь состояла из мазанок и являла жалкое зрелище крайней нищеты.
Жизнь казаков в Верном протекала в исполнении тех же обязанностей, в том же непрерывном служении долгу, как и в других уголках Семиречья и Сибири. Монотонность ее разнообразилась изредка охотой на кабанов у озера Балхаш, или преследованием неуловимой шайки разбойника-туземца Анаят-Али.
Но в 1909 году казакам 4-ой сотни 1-го полка, которою командовал тогда как раз мой отец, пришлось стать очевидцами необыкновенного и страшного события – известного верненского землетрясения . Воспоминания о нем и до сих пор свежо в моей памяти, несмотря на то, что я была тогда семилетним ребенком, и раз пришлось к слову – не могу не поделиться вкратце своими тогдашними впечатлениями.
Это было перед самым Рождеством. Все кругом готовились к празднику, и, вдруг, в ночь на 23 декабря, разбушевалась стихия!
Помню, мне снилось крушение поезда; казалось, я слышу треск ломающихся вагонов, лязг цепей, грохот и странный вой. Проснулась я оттого, что отец мой порывисто выхватил меня из кровати, чтобы на меня не обрушилась печь, вблизи которой я спала. Я сейчас же очнулась и сразу поняла, что творится что-то из ряду вон выходящее. Страшное завывание
______________________________________
12.Здесь М.В. Волкова ошибается – разрушительное Верненское землетрясение произошло в 1887 году. – М.И.
13. Здесь М.В. Волкова опять ошибается - Верненское землетрясение произошло 22 декабря 1910 года (4 января 1911 г. по н.ст.) – М.И.
продолжалось и наяву: это был подземный гул. Дом наш словно ожил и кряхтел, как больной старик. Было темно и жутко. Мать моя была в панике, повторяла слово «землетрясение» и все порывалась выбежать на улицу неодетою, как была. В таком состоянии, как пришлось слышать впоследствии, были в ту ночь почти все обитатели Верного. Отец, со свойственным ему во всех случаях жизни самообладанием, зажег свет, настоял на том, чтобы мы хорошо и тепло оделись, привел в полный порядок себя и только тогда открыл выходную дверь и вывел нас во двор. Проходя через столовую, я заметила, что висячая лампа качалась, будто кто нарочно ее толкнул. На крыльце нас встретили казаки – вестовой и денщик отца. На плечах у них были одеяла. Они не успели даже одеться, как следует, выскочив спросонок из своего флигеля, и как раз вовремя, т.к., вслед за тем, рухнула огромная русская печь и обвалился потолок. Во дворе слышны были вопли и причитания: там собралась семья нашего домохозяина, купца-кожевенника, с прислугой и работниками-киргизами.
Было не совсем темно, а так, какой-то белесоватый, мутный полумрак. Жуткое впечатление производил скрип балок в домах и амбарах. Отовсюду неслось жалобное мычание и блеянье встревоженных животных. Вороны и галки носились стаями с громким карканьем. Земля под ногами колебалась так, что кружилась голова.
Отец распорядился развести костер, вернулся в дом, несмотря на протесты матери, принес оттуда шубы, одеяла и ковры, и устроил нам на двух, связанных вместе, кроватях безопасное ложе, т.к. предвидел возможность возникновения трещин. Тем временем вестовой поседлал ему коня и он наметом помчался в сотню, чтобы узнать, как перенесли землетрясение его казаки. Вернулся он утром, когда уже совсем рассвело, печальный и сумрачный. Рассказал, что в казармах, кроме нескольких легко ушибленных казаков, никто не пострадал, в городе же было очень много несчастных случаев, но особенно пострадали предместья, где разрушения ужасны. Сотни людей остались без крова и без куска хлеба.
- «Надо помочь, помочь немедленно», - взволнованно говорил отец и, наскоро успокоив мать и уговорив ее оставаться в квартире, т.к. бояться нечего – дом деревянный, уехал, вместе с нашим соседом-доктором, в городскую больницу, а оттуда в наиболее потерпевшие части города. Полученное к празднику жалованье, как раз пришлось кстати… Но, главное, надо было скорей организовывать раздачу пищи голодным и обездоленным, т.к. городские власти растерялись. Отец распорядился отправкой походных кухонь в город. И вот из улицы в улицу, с утра до вечера в течение первых трех дней после несчастья, ездили, дымясь, походные кухни и каждый нуждающийся мог подкрепить свои силы жирными, горячими щами с кашей и вкусным солдатским хлебом. Позднее и пехотный полк стал высылать свои кухни, следуя примеру казаков. Как некогда русские моряки помогли в самый трудный момент жителям разрушенной Мессины , так и Сибирские казаки первыми пришли на выручку пострадавшим верненцам.
Вечером того же дня отец, сдвинув брови, рассказывал об ужасных увечьях, которые он наблюдал в больнице, о разрушениях в городе и его окрестностях. Он видел страшные расселины и провалы без дна, через которые лошадь боялась перепрыгнуть. Он рассказывал о потрясающих жутью случаях, когда люди попадали в трещины и на глазах близких поглощались вновь сомкнувшейся землей, о найденных головах, оттертых от туловища, о разрушенных сорвавшимися скалами горных киргизских аулах… Ужас навис над Верным…
В Сочельник мы отправились со знакомыми осматривать Малую Алматинскую станицу и Дунганскую Слободку. Боже, каких только причуд стихии не насмотрелись мы! Здесь дом как будто провалился в яму, а вокруг нелепо торчат оставшиеся на прежнем месте надворные постройки. Там улица опустилась, а дом высоко взлетел на внезапно возникшем пригорке… Сплошь и рядом – одна половина строения цела, другая в развалинах. Вот трещина подошла под дерево и расщепила надвое могучий карагач… Всюду работали люди, откапывая трупы и собирая, что осталось от домашнего скарба. Иногда слышались причитанья или громкий плач. Лица встречных были землисты и поражали выражением застывшего на них испуга или страшного отупения. Таранчинские и дунганские ребятишки жалко просили милостыню, протягивая руки… Сердце разрывалось при виде общего горя.
В первый день Рождества, во время литургии в Кафедральном соборе , почувствовался подземный толчок. Молящиеся с криками, в панике, ринулись было к выходу, и, наверное, дело не обошлось бы без человеческих жертв в тесноте и давке, если бы Владыка не спас положения. Он вышел на амвон, властно приказал своей пастве остановиться и не покидать церкви,
_____________________________
14.Имеется в виду участие русских моряков четырех кораблей Балтийского флота в спасательной операции в итальянском городе Мессине, после сильнейшего землетрясения 28 декабря 1908 года. – М.И.
15.Туркестанский кафедральный собор в городе Верном (ныне Свято-Вознесенский кафедральный собор). Построен в 1904-1907 годах инженером А.П. Зенковым по проекту архитектора К.А. Борисоглебского. Памятник деревянного зодчества. – М.И.
пока не кончится служба. Толпа опомнилась и успокоилась… Надо сказать, что верненский собор был построен так, что мог выдержать самое сильное землетрясение: он был деревянный и весь на шарнирах и болтах и, хотя, во время толчков, и качался заметно для глаза, - являлся самым безопасным убежищем в городе.
Какой-то юродивый бродил по улицам, громко крича: «горе, горе!» и советуя всем готовиться к смерти, так как скоро разверзнется бездна и поглотит город. Но и без него умами злополучных обывателей овладела навязчивая мысль, что Верный «провалится» или что где-нибудь в его окрестностях возникнет вулкан и затопит лавой все вокруг.
Под Новый Год было опять довольно сильное землетрясение, потом толчки сделались реже и слабее, и жизнь начала мало-помалу, входить в обычную колею…
Мне пришлось побывать в Верном два раза и любопытно, что оба раза суждено было пережить там необыкновенные события. С вторичным моим пребыванием в этом городе опять-таки связано воспоминание о катастрофе, но такой, от которой потряслась и рухнула вся Россия, а именно – там застало мою семью объявление Великой Войны .
Осенью 1913 года отец мой, по возвращении из Петербурга, где он был в командировке, был снова назначен в Верный со своей любимой 4-ой сотней. Кроме 4-ой, в то время там стояла еще и 6-я сотня того же 1-го полка, под командой есаула И.В. Водопьянова.
В Верном царило тогда небывалое оживление по случаю большой и очень удавшейся юбилейной сельскохозяйственной выставки. Было много приезжих из других городов Семиреченской и соседней Сыр-Дарьинской области. Откуда-то «из России» (подразумевалось: из европейской) прибыла недурная драматическая труппа, дававшая в общественном собрании спектакли, неизменно при полных сборах. Два кинематографа: - неважный «Марс» и «шикарный» по тем временам «ХХ век» были тоже постоянно битком набиты публикой.
Наша дивизионная семья жила очень дружно. Вместе посещали верненские увеселения, часто собирались друг у друга. 4-го октября оживленно и торжественно отпраздновали наш сотенный праздник,
_________________________
16. Великая война – так до революции называли Первую мировую войну 1914-1918 гг. – М.И.
к которому отец заказал в местном монастыре большой образ патрона сотни, св. Иерофея, а мать мой собственноручно сшила из толстого шелка новый сотенный значок: зелено-красный, с узкой белой полоской посредине.
Всем нам жилось тогда как-то особенно хорошо. Говорят, так всегда бывает перед большим несчастьем. Мои родители особенно сблизились с семьей подъесаула Ерковского, старшего офицера в отцовской сотне. Веселый, жизнерадостный, остроумный – Владимир Николаевич был везде желанным гостем… Кто мог предполагать тогда, что всего лишь через год падет он смертью храбрых на далеких полях Польши и распадутся в прах жизнь и счастье его близких.
Незаметно промелькнула зима. С приходом весны все военное население Верного перекочевало в лагерь. Этот лагерь, как и Тышканский, расположен был у самых гор (хребет Александровский ), но – в противоположность тому – весь затерялся в садах. Вместо неудобных бараков были дачи, многие из них – красивые и благоустроенные. Особенно выделялись: архиерейская дача, вся потонувшая в кустах роз, и губернаторская, в виде высокой башни, уже совсем в горах. Склоны гор были покрыты зарослями диких яблонь, шиповника, терновника и калины. Журчала по камням Алматинка. Из садов несся аромат левкоев, гвоздики и шафрана. Свистели иволги и сочно щелкали соловьи. И совсем издали доносился лагерный шум…
Лето было в самом разгаре. И вдруг громом средь ясного неба грянула мобилизация, за которой последовало и объявление войны…
Жизнь словно перевернулась. Все ее прежние интересы стали вдруг такими мелкими, ничтожными! Все потонуло в море тревог, волнений, трепетного ожидания агентских телеграмм и неподдельного энтузиазма. Со всех сторон стекались пожертвования на войну, на «раненых солдатиков». В кружки сборщиков сыпались обручальные кольца и сорванные с шеи золотые и серебряные кресты. С восторгом читались известия о наших победах в Восточной Пруссии. И была уверенность в скором и счастливом исходе войны. Многие офицеры боялись опоздать на фронт и мечтали о походе.
Из штаба полка пришло распоряжение 4-ой сотне (6-я еще весной ушла в Джаркент) быть готовой и присоединиться на марше к полку. Сотня покинула лагерь.
___________________________
17.Здесь М.В. Волкова путает хребет Заилийский Алатау, где располагались летние лагеря Верненского гарнизона и хребет Александровский (ныне хребет Киргизский Ала-Тоо). – М.И.
Семьи офицеров тоже спешно перебирались в город. Моя мать выкопала из клумб все цветущие астры и левкои и перевезла их с собой, так что наша гостиная превратилась в очаровательный зимний сад. Была потребность последние мирные дни пожить красиво, красиво уйти в новую неведомую жизнь.
Приехало начальство – генерал Калитин и полковник Раддац с семьей. Как сейчас помню доброе, симпатичное старческое лицо П.П. Калитина с живыми, умными глазами. – «Ну, здравствуй, душечка, как же ты выросла!» - говорит «дедушка» Калитин и целует меня в щеку. И мне приходит мысль, что этот ласковый, милый старик, может быть, будет убит на войне, как может быть убит и мой обожаемый отец – ведь война потребует бесчисленных жертв. И было страшно, хотя и очень интересно жить…
А вот и Эрнест Августович Раддац, прямой, высокий, с гордо откинутой назад породистой головой. Он восхищается нашим уютом, цветами и говорит, что, без сомнения, мы скоро опять вернемся к домашнему очагу. – «Война не может быть продолжительной – через несколько месяцев мы разобьем немцев!» - и странно слышать его неправильное немецкое произношение…
Прибывают офицеры 1-го и 2-го полков, выехавшие вперед со своими семьями. У всех настроение наэлектризованное, ни тени сомнений в торжестве России и в скором возвращении на старые квартиры.
1-й полк вступает в Верный. Дневка. Потом – поход дальше. 4-я сотня присоединяется, чтобы уйти в рядах полка. Нам предстоит расстаться с отцом, т.к. мы, пока, остаемся в Верном – для приведения в порядок дел – и догоним полк, недели две спустя, на походе. Семья В.Н. Ерковского уже осиротела, т.к. он уехал сразу после объявления войны в Войско, в один из второочередных полков.
Наступает приснопамятный день. Группа офицерских жен с детьми стоит за городом у Пишпекского тракта, по которому должны пойти казачьи колонны. Подъезжает полк. Раддац, за ним еще несколько офицеров. Спешиваются, здороваются. Эрнест Августович советует дамам отойти в сторону от дороги, потому что «здесь будет очень пыльно идет»…
Вот показался лес пик. Взвод за взводом, сотня за сотней, трубачи и обоз с тарахтящими фурманками, походными кухнями и лазаретными двуколками в полном порядке проходят мимо нас и скрываются вдали. Офицеры прощаются с близкими, со знакомыми. Слышатся напутствия, заглушенные всхлипывания. Дрожащие руки крестят дорогих отъезжающих. Топот коней, отдаленные звуки песни – и все смолкает и скрывается в густых облаках пыли…
- «Вернутся ли?» - спрашивают сами себя осиротевшие женщины и молча, с покрасневшими глазами, усталой поступью идут обратно…
16 марта 1933 г.
